ПОЛЕМИКА

 

Возвращаясь к патриотизму

С чем я не согласен в критике, которую Александр Ципко высказал в мой адрес в своей статье «Воля обречённых, вялость победителей» («ЛГ» №27), с самим определением направленности моей публикации «Тупики патриотизма» – выраженном лозунгом «Патриотизм не пройдёт!».

В моей статье шла речь о том, что сам по себе патриотизм для политики недостаточен. Нет такой идеологии «патриотизм», как нет идеологии «любовь к Родине». В мире есть четыре основные идеологии: либерализм, консерватизм, коммунизм (социализм) и национализм. И, говоря о своей приверженности патриотизму, о своей любви к Родине, человек открыто и сознательно либо неявно и неосознанно должен нарисовать тот образ Блага для своей страны, который он избирает.

Да, в большинстве случаев человек, называющий себя патриотом, скажет, что он – сторонник сильного государства, суверенитета страны, сохранения и укрепления исторических традиций. Но, сказав это, он всегда в большинстве случаев оставит в стороне все конкретные моменты, а именно:

Сильное государство – кто распоряжается этой силой? Оно сильно в чём – в подавлении подданных или в защите своих граждан? Оно подконтрольно обществу или общество подконтрольно ему? Чьё это государство – богатых, бедных, всех вместе (чего на деле не бывает, но патриотами пропагандируется), самих государственных чиновников?

Суверенитет страны – это замечательно. Она независима в международных отношениях и сама определяет свою внутреннюю и внешнюю политику. Но она их определяет в чьих интересах? Всей нации? Это кого? Нации не едины. Они состоят из социальных групп, обладающих противоречивыми интересами. И потом, о какой стране идёт речь? СССР – это одна страна, и у неё были одни интересы, РФ – это другая страна, и у неё другие интересы.

Сохранение и развитие исторических традиций – замечательно. Но традиции бывают разные. Была на Руси такая традиция – крепостное право. Патриот должен её сохранять и приумножать?

Разумеется, человек, объявляющий себя «чистым патриотом», скорее всего, скажет, что он сторонник всех лучших традиций, всего истинно народного и противник всего худшего. Но тут же встанет вопрос о том, что есть лучшее, а что – худшее.

Та статья, о которой шла речь выше, и данный текст писались вообще не с идеологической позиции. Всё, что писал и пишу, я пишу не как идеолог, а как политолог. Моё дело – это объективно анализировать ситуацию, объективно анализировать роль и позицию того или иного политического течения, идеологии или явления с точки зрения теории политической науки. Вот именно с этой точки зрения патриотизм идеологией не является. Это не значит, что он плох и что от него надо отказаться, это значит лишь, что его недостаточно, что он – про другое, а не про политическое действие.

И Александр Ципко по тем или иным поводам даёт обрисовку того, что он считает реальным воплощением русского патриотизма. Защищая Ильина, он солидаризируется с «проповедью народности, единой и неделимой России, преклонением перед родной православной Церковью». К непременным атрибутам патриотизма он относит «державничество», сохранение русских Побед, русской старины, «поклонение тем, кто с оружием, а кто словом боролся за свободу России, за свободу от античеловеческой философии и репрессивной политики большевизма», «политику возвращения современному российскому человеку… «белоэмигрантов», их дела и чести, поклонения генералу Антону Деникину, философу, русскому патриоту Ивану Ильину».

Вот этот образ уже абсолютно конкретен и идеологически (его можно определить как крайний консерватизм), и политически, поскольку, по Ципко, патриот – это прежде всего белогвардеец, контрреволюционер и, разумеется, антибольшевик.

Ципко имеет полное право на свою позицию. Но тогда он должен признать, что право на свою позицию имеет и тот, кто скажет, что настоящий патриот – это тот, кто выступает за следование традиции революционного движения в России, традиции декабристов, народовольцев и большевиков, кто выступает за свободную страну и народную власть, т.е. демократию, кто поклоняется героям Красной гвардии и Гражданской войны.

А ещё есть те, кто скажет о своём поклонении эсерам, взрывавшим и одних, и других, Махно, воевавшем с обоими, и т.д.

Ципко говорит о любви к «родной православной Церкви». Но у большинства населения нет этой любви уже не первую сотню лет. У нас вообще-то светское государство. И сколько иные почитатели церковности ни лукавили бы, твердя «светское не значит атеистическое», светское государство означает, что все могут исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, а вот деятели Церкви в государственные дела и в политику вмешиваться не могут.

Он пишет о сохранении русских Побед и гордости за них. Тоже замечательно. Были, были великие и славные победы, которые не только возвеличивали страну, но спасали и её, и её соседей от страшных угроз, в том числе цивилизационных. Но как отнесём мы к числу тех побед, которыми пристало гордиться, подавление крестьянских восстаний, расправу со сторонниками Булавина, Разина и Пугачёва, с декабристами, подавление революций в Италии, Венгрии, восстановление монархии Бурбонов во Франции, расправу с постоянно восстававшими поляками?

Великая Победа была одержана под Красным знаменем. Но Ципко вполне последователен, говоря о том, что настоящие патриоты в его понимании – только белогвардейцы и контрреволюционеры. Он чётко и прямо пишет, что в стране произошла антибольшевистская контрреволюция, что над Кремлём развивается трёхцветное знамя Белой гвардии. И потому надо восславить тех, кто с оружием в руках дрался против большевиков.

Но политическая реальность не сводится к триколору над Кремлём и даже к самой экономической политике Кремля.

Носителей собственно «дореволюционной» идентификации в стране очень мало. Примерно треть населения на вопрос об их поведении, случись Октябрьская революция сегодня, отвечают, что в том или ином виде поддержали бы большевиков. Лишь 7 процентов заявляют, что выступили бы против них. Остальные либо предпочли переждать, либо не могут определить своего отношения, часть уехала бы за границу.

Определяя названным образом патриотизм, Ципко приходит в противоречие со своим же призывом к преемственности. Он видит последнюю в декларации верности белым и вычёркивает из этой преемственности «красный период».

Свержение КПСС, и Ципко в этом прав, по сути, было антисоциалистической контрреволюцией. Лидеры её это понимали. Но массы, которые её поддержали, думали, что свершают демократическую «вторую большевистскую революцию». Они свергали КПСС не за то, что она была наследницей большевизма, а за то, что в их глазах она от большевизма отступилась.

И последний момент. Очень важный, на деле являющийся стержнем статьи Александра Ципко.

Это именно вопрос о вялости «победивших патриотов». В своё время, когда он анализировал ситуацию противостояния при Горбачёве «белого» и «розового» векторов перестройки, он отмечал, что первоначально «белые» были поставлены не в худшие условия по сравнению с «розовыми». Но оказались неэнергичными, неспособными к бою, почему и проиграли.

Сегодня он отмечает, что то «духовное оздоровление», которое произошло в обществе, произошло не волей неких организаторов, а в результате стихийного развития настроений народа.

Но это как раз и доказывает, что сами «патриоты», тем более «белые патриоты», не могут, не имеют энергии, воли, чтобы вести борьбу такого уровня. Это уровень проектных противостояний.

В будущее можно идти только с проектом будущего, с новой накалённой Утопией – разумеется, основывающейся на лучших достижениях прошлого. У консерватизма, с одной стороны, не может быть проекта будущего, поскольку он живёт прошлым; с другой стороны, у него нет и не может быть энергии, поскольку он живёт самодостаточностью того, что ему мило.

Ципко пишет: «Они оставляют за нынешним российским человеком только право разрушать, сомневаться, но ни в коем случае не право верить и любить, верить в силы и возможности России и её народов».

Но пора разрушения, в которую окунулась страна с конца 80-х гг., была вызвана именно теми, кто, как пишет Ципко, подобно «Солженицыну и многим другим, кто на свой страх и риск освобождал сознание советских людей от химеры марксизма-ленинизма, кто хотел вернуться к русским истокам». Они начали это разрушение. Они привели к разделу страны. Они обосновывали необходимость попятного движения.

И даже не потому, что хотели этого. А потому, что не знали – а что делать? Что строить? Ведь праву разрушения Ципко в приведённой цитате противопоставляет не право строить, а «право любить и верить».

Ни национал-консерваторы, ни власть не могут предложить план строительства. Не могут предложить образ страны новой, постиндустриальной эпохи, Проект XXI века. Не могут потому, что их надежды и мечты – в образах прошлого. Прошлого, созерцание которого может давать благость, но не несёт в себе силы созидания.

Отсюда и их вялость – что они могут сказать обществу? Они уже всё сказали. И в XIX веке, и в начале XX, и в конце 80-х. И всегда проигрывали.

 

Cергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ, профессор Международного независимого эколого-политологического университета