Тупики патриотизма.       Сергей Черняховский.

 

 

 

Любая политическая сила, принявшая патриотизм в качестве единственной идеологии, обречена на неудачу.

 

Все 90-е годы оппозиция существовавшим порядкам, принявшая на себя обязанность предложить альтернативу ельцинской политике, билась над тем, чтобы в национальную повестку дня поставить вопрос о патриотизме. Ее главным обвинением власти была непатриотичность последней, ее главным требованием было требование «патриотической политики». Тогда, пятнадцать лет назад, сама обстановка государственной катастрофы, разрушения государственных структур и раздела СССР формировала на эмоциональном уровне определенный общественный запрос на реабилитацию патриотизма.

 

Заставив власть говорить на патриотическом языке, оппозиция победила. Но оказалось, что проводить родственный политический курс можно и с рыночной, и с патриотической риторикой. Только во втором случае политический дизайн и нормы правления становятся примитивнее, отношение к той же оппозиции жестче, а используемые приемы авторитарнее.

 

Выдвинув доктрину патриотизма, не наполненного проектным содержанием, коммунисты в 90-е годы защитили и реабилитировали это чувство. Но чувство слепо по определению, и они замостили почву для того, что можно определить как «буржуазный патриотизм» Владимира Путина.

Оппозиция подготовила общество к принятию идеи укрепления государства, но забыла объяснить, чье это должно быть государство, и сама направили избирателей под знамена «Единой России».

 

Проблема в том, что патриотизм, по сути, не является идеологией. Последняя по определению должна выполнять функции познания, ориентации и оправдания действия, признавая мир несовершенным и принимая вызов, согласившись на построение нового, лучшего мира. Единственная идеология, минимально ориентированная на социальное преобразование, – консерватизм. Однако и он не отрицает развития, а предлагает его минимизацию. Патриотизм лишен функций идеологии, поскольку базируется не на рациональном, а на эмоциональном начале. Он является исторически обоснованным и устоявшимся чувством любви к своей стране. Однако, как чувство, он не дает ответа на вопрос, что именно подлежит любви и защите. Любовь к стране, понятная как чувство, сама по себе не выполняет познавательную функцию, она может ее лишь стимулировать.

 

Страна, ее культура, традиции и обычаи, в этом чувстве предстает как единое и самодостаточное начало. В этом смысле патриотизм предполагает защиту того, что есть, и оказывается отчасти родствен консерватизму. Однако консерватизм все же предлагает ответ на вопрос, что именно надо улучшить, пусть и проявляя в этом осторожность, защищая в основных чертах статус-кво.

 

Патриотизм предполагает, что любят не за что-то, а по факту существования, что страну надо любить по факту того, что это твоя страна, государство – потому что это твое государство. Однако образы страны разных эпох – это разные образы. Патриотизм встает перед выбором: либо любить все, что объединяет эти образы, либо выбрать, какой образ признается достойным любви, а какой нет.

 

В первом случае патриотизм утрачивает целеполагающее начало. Если в стране борются разные силы, воодушевляющие себя разными идеологическими образами, патриотизм оказывается вне этой борьбы. Если политический субъект признает, что ему все равно, идет речь о России Самодержавной или России Советской, он не может участвовать в борьбе их сторонников. В этом случае любовь к стране оборачивается безразличием к ее конкретной судьбе, лишь осложняя выбор людей, которые, в конечном счете, ведут борьбу именно за свою страну и ее будущее. Если патриотизм защищает такую ценность, как Сильная Страна, он либо не может сказать, в чем видит ее силу, либо должен уйти от ответа на вопрос, кто будет хозяином в этой сильной стране.

 

Также и принятие такой ценности, как Сильное Государство, не отвечает на вопрос, каким оно будет, инструментом в чьих руках станет.

 

Что делать патриоту, наблюдая схватку противоборствующих сторон в своей стране?

 

Во втором случае, патриотизм должен принять идеологические установки одной из сторон, признать один из идеологических образов благом, а другой – злом. В этом случае он должен признать верховенство одной из идеологий не только над противостоящей ей, но и над собой.

 

В той же степени, в какой патриотизм становится идеологией той или иной силы, он обрекает ее на интеллектуальное бессилие, поскольку она может предложить обществу лишь самые общие, не подвергаемые сомнению образы, с которыми окажутся согласны все. Когда этой политической силе удается увлечь за собой общество самим эмоциональным пафосом абстрактного патриотизма, она обрекает себя на то, что любой конкурент, объявив себя носителем патриотизма и представив его более выпукло, без труда заберет тех, кого оппозиция считала своей опорой. Так поступил в 1996 г. Александр Лебедь, то же произошло в 1999 г. с «Единством».

В случае помещения своего идеала в прошлое патриотизм становится противником исторического прогресса.

 

Такую тенденцию обозначают переориентация на защиту традиции, сильного государства, нерасчлененного общества, союз с Церковью, национализм и антисемитизм.

 

Патриотизм как чувство любви к своей Родине – замечательная вещь. Более того – это нормально и естественно. Но там, где он претендует на роль целеполагания, он становится непроходимой ловушкой, капканом политики. Он ведет в тупики действия, лишая его реального осмысленного содержания, как любое чувство, пытающееся подменить собой разум.

 

Патриотизм не умеет определять, в чем реальное благо того, кого решили облагодетельствовать своей любовью.

Патриотизм не видит реальной борьбы противоборствующих сил. Он абсолютизирует объект своей любви, не понимая, где его прошлое, а где будущее. В результате, купаясь в себе, в своих образах, которые, в первую очередь, всегда есть образы прошлого, просто потому, что оно уже успело их сформировать, он оказывается противником любого будущего. И в результате сам по себе патриотизм не способен ни познавать реальность, ни предлагать цели реального действия. Сталкиваясь с не устраивающими его вариантами прогресса, он, вместо того чтобы предложить альтернативные им дороги, отказывается от прогресса как такового, выступая на стороне всего отжившего и заскорузлого в собственной истории, и перечеркивает, отрицает ее действительные достижения.

 

Автор – профессор Международного независимого эколого-политологического университета

 

 

26 МАЯ 2006   13:02