К А Д Н К

 

 

КОММУНИСТИЧЕСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ДЕЯТЕЛЕЙ НАУКИ И КУЛЬТУРЫ

 

 

 

НАУЧНЫЙ СОВЕТ

 

 

 

 

 

 

 

Идеология

Прогрессивного

Развития

 

 

(ЭЛЕКТРОННЫЙ ЖУРНАЛ)

 

e–mail: gidkadnk@mail.ru

 

 

 

 

2

 

 

Тема выпуска:

Провал либеральных реформ

Оценка политической обстановки в современной России

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Москва

2006

 

 

От редакции

Научный Совет КАДНК продолжает выпуск электронного журнала “Идеология прогрессивного развития”. Цель журнала - дать читателю правильные, научно обоснованные представления по всему спектру жизненно важных для российского общества вопросов, а именно:
- истинные причины кризиса и разрушения СССР;
- правдивая оценка современной внутри- и внешнеполитической ситуации;
- обоснование необходимости скорейшего возвращения России и народов СССР в лоно  советской социалистической формации; 
- программные и научные разработки по восстановлению социализма, его дальнейшему совершенствованию и развитию.

Каждый номер журнала будет посвящён определённой теме. В свою очередь, каждая тема будет представлена совокупностью взаимодополняющих, иногда противоположных точек зрения, обеспечивающих всестороннее рассмотрение исторических событий, обоснование новых теорий и программных документов. Все представленные материалы, в объёме 12 - 15 (и более) выпусков журнала, образуют в конечном счёте целостную концепцию, соответствующую, по мнению НС КАДНК, понятию: современная коммунистическая идеология.

 

 

Тема:

 

Провал либеральных реформ

Оценка политической обстановки в современной России

 

Содержание

 

1)   В.В.Лебедев  “Лагерная демократия”

2)   А.С.Панарин  “О “новом курсе” два года спустя”

3)   “Неолиберальная реформа в России как причина национальной катастрофы”

4)   С. Телегин   “Прогноз развития ситуации в РФ”

5)   Мнение народа  –  интерактивные опросы  ТВ

 

 

 

 

В.В.ЛЕБЕДЕВ, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза

Лагерная демократия

 

КАК НИ ОБИДНО признать, но мы склонны свою историю начинать с чистого листа, на крутых поворотах теряя достигнутое. На нынешнем ее вираже, в отличие от предыдущих, народ оказался пассивной массой, позволив ходом событий заправлять демагогам с популистскими лозунгами свободы, демократии и ссылками на процветающий Запад. Цель слома государственного устройства не была обоснована, а лишь голословно заявлена как демократическая и рыночная. Народ понимал, что до прелестей “западного рая” там пришлось пройти огромный путь, пока жернова времени не перемололи все мешавшее добиться доверия народа к власти, но не представлял, во что выльется это в наших российских условиях. Сложный процесс перестройки новоявленные реформаторы не способны были объяснить людям, т.к. жили не судьбой народа, а своими эгоистическими интересами. Они, не зная цену своим корням, перенимали чужое, чуждое народу. В них бурлила огромная жажда признания, претензии на интеллектуальную исключительность. Но этот сценарий был давно уже прописан теми, кто генетически ненавидел наш образ жизни, наше мировоззрение, а их умело использовал как временщиков-провокаторов, которые, толкая страну к катастрофе, преподносили ее как благо. Это придавило здоровые силы нации мощью идеологической раскрутки, подпитанной и управляемой извне.

Такие радикальные перемены в общественном устройстве, сопровождаясь сменой ценностей, привели к гигантскому обвалу в сознании людей, заразив общество вседозволенностью, стяжательством, нежеланием напрягаться в работе и, как следствие, необузданной тягой к праздной жизни. Люди оказались на развалинах, без работы, без веры, без чувства локтя и надежды на государство, растеряв патриотизм, любовь и уважение к своей земле, к своему народу. В конечном итоге потеряли лицо великой державы и от бессилия позволили стае хищников растаскивать наше материальное и интеллектуальное богатство.

В 1917 году истоки перемен исходили из гущи народа, рождая новую энергетику и новые возможности, открыв доступ к образованию, науке, искусству для массы свежих людей. Тогда история, перевернув все устоявшееся, подняла на поверхность свежий пласт народных масс, не тронутый деградацией, поэтому страна оказалась на подъеме, востребуя одаренные личности, тех, кто способен нести новые идеи и их реализовать, чего не скажешь о нашем времени.

Нынешние преобразования насаждались сверху людьми, не утвердившими себя делами, которые готовы были ставить эксперименты над народом, отведя себе роль наблюдателей, не отвечающих за последствия. Они не способны были понять, что ломать — это еще не строить, полагая, что волна рыночной экономики сметет все устоявшееся и заработают новые механизмы, которые втянут нас в среду высокоразвитых стран. На самом деле породили стихию, приведшую к истощению и еще большему застою.

Уничтожая один режим, снося памятники, огульно охаивая литературу, искусство, историю прошедшего времени, мы в запале жажды перемен, позволили насмехаться над людьми, верой и правдой посвятившими свою жизнь созиданию в родном Отечестве. Тем самым, сметая один режим, мы уже готовим новый, вызывая у молодежи ненависть, протест варварским методам, обезличивающим и оскорбляющим жизнь наших предков, а значит нашу общую, которую нельзя поделить на свою и чужую. Расправляясь так с прошлым, мы разрушаем связи между поколениями, порождая ростки будущих потрясений безрассудством утверждений только своего времени и своих деяний.

Этот процесс будет продолжаться и дальше, если будем свою жизнь строить не на положительном, а на негативе прошлого. Пора понять, что время переменчиво и только оно властно распоряжаться, что сохранять, а что отметать. Надо учиться жить, не ломая предыдущего, а путем его совершенствования, иначе этот абсурд прервать будет невозможно. Обращаться к прошлому мы должны ради поиска объединяющих начал, а не разъединяющих нас претензий и противоречий. Обновляя дом, стараются сохранить его первозданность, только тогда он становится дороже и краше своей историей, традициями и укладом жизни.

Сойдя с пути самобытного развития, мы встали на путь подражания. Миллионы людей оказались брошены на произвол судьбы в мир без законов и морали, где жить надо не по совести, а по понятиям: врать, изворачиваться, брать нахрапом — идти против себя, потакая шкурным интересам. Под “эгидой” демократии народ не только ограбили, но и согнули необходимостью искать пропитание не трудом праведным, а подворовывая. Многие окунулись в презираемый ими прежде мир мелкой торговли, спекуляции, делячества. Дефицит товаров сменился дефицитом достойно оплачиваемого труда. Деньги стали не зарабатывать, а делать, потеряв смысл понятий: золотые руки, трудовые династии, творческие достижения, заслуги перед обществом. Не поем славу труду, когда все продается и покупается. Профессионалы, мастера своего дела потеряли почву под ногами, свою среду как культурную и нравственную опору. Трагедия многих в том, что повернуть назад “челнокам”, охранникам, сторожам в сферу производства невозможно. Однажды отлученные от своего дела, они уже не могут преодолеть силу привычки и обстоятельств, которые стали выше их долга перед самими собой, а профессиональные знания, навыки уже потеряны. Слабые ушли в услужение ничтожествам, нажившимся на разграблении народа, где к ним отношение хуже, чем к животным. Сильные ломаются или кончают самоубийством. Десятки, сотни тысяч случаев суицида из-за потери веры в себя, надежды на будущее. Те, кто смог устоять, в большинстве уехали за границу, чтобы не опуститься до жизни по понятиям уголовного мира и не потерять к себе уважение, позволив себя унижать, корежа характер, мораль, душу.. Те, кто остался, вынуждены считаться с этими порядками ради своих детей, близких. Нищетой согнули людей в три погибели без решетки, куском хлеба, унизив талант, честь, долг, достоинство, профессионализм. Обстановка повсеместной лжи и стяжательства, в которой мы оказались, придавила людей, лишив их воли к сопротивлению. На каждого свалилось столько проблем, что не хватает сил на чужое горе.

Даже символ страны, Мамаев курган, как память о тех, кто отстоял нашу землю от фашистов, мы в мирное время оказались беспомощны защитить от произвола и нашествия дельцов, посягнувших на нее разного рода застройкой.

 

СЕГОДНЯ молодое поколение растет уже в этой среде, они, не зная другой жизни, еще имеют возможность через своих родных, близких воспринять те ценности, которых лишились: общности целей, нравственных устоев, того, что объединяло людей разных поколений и отражалось в свершениях страны. Первый реактивный пассажирский самолет ТУ-104, выход в космос, атомный ледокол “Ленин”, полярные станции, спортивные рекорды, могущество армии — все это наполняло каждого не только гордостью, но и сопричастностью к великим делам. Кинохроника “Новости дня”, телевидение, кинофильмы, искусство создавали необыкновенную атмосферу единения народа радостью встреч с такими же, как ты — колхозниками, рабочими, инженерами, а в их делах — с жизнью страны. Дышать было легко с верой в завтрашний день.

Мы видели смысл жизни в своей работе, напряжение в труде не угнетало, не было проявлением аскетизма или жертвенным подчинением, а наполняло жизнь радостью красок, полнотой чувств, сознанием значимости своего пребывания на земле, давало вдохновение.

Даже в сталинских лагерях творческие люди, профессионалы не отторгались от своего дела. В бериевских “шарашках”, будучи за решеткой, многие сохранили себя, несмотря на тяжелые условия, думали, рассчитывали, конструировали, строили заводы, каналы, научные центры, Московский университет. Сколько известных конструкторов, инженеров, ученых, руководителей прошли школу жестокого труда в неволе, но они не обнищали духовно, поняли цену товарищества, не поддельного, а человеческого участия и тепла. Как и на свободе, они отдавали себе отчет в том, что работают на страну, во славу своего Отечества, а не во вред ему. Королев, Туполев, Лихачев и многие, многие другие после освобождения возвратились в свою профессию, преисполненные мужества, мудрости, не держа камня за пазухой, включались в жизнь.

Мы же, забыв уроки своей истории, потеряв осторожность, на волне громких лозунгов влетели в лагерную демократию, где каждая квартира, подъезд за железной дверью, офисы, учреждения, предприятия, школы и даже детские сады под охраной с видеослежением. Вместо того чтобы свободно жить, общаться, работать, мы свою среду обитания — дома, стадионы, школы, рынки, больницы — превратили в защищаемые объекты, окружив паутиной охранных систем. Такая атмосфера отравляет жизнь ощущением постоянной тревоги и безысходности.

Возникает вопрос: где государство, его мощь как системы — армия, правоохранительные органы, ФСБ, МВД, МЧС, спецназы, всяческие антитеррористические подразделения, — если защита граждан перекладывается на их же плечи? Тогда чем был хуже Советский Союз, пусть с железным занавесом по периметру границ, где безопасность каждого надежно обеспечена? При этом не было разгула наркомании, беспризорности, проституции, набора всевозможных венерических болезней, а было бесплатное образование, медицина, отдых и все прочее, и человек чувствовал себя защищенным и необходимым обществу, жил, а не боролся в одиночку за выживание. Это и была свобода, когда все в обстановке доверия могли спокойно обустраивать жизнь независимо от своей национальности на просторах страны, имея возможность учиться, работать, создавать семью, стараясь сделать страну, а не кого-то, сильнее, богаче, чтобы она располагала еще большими возможностями для него и его детей. А те, кто приезжал к нам, считались с нашими правилами, уважая законы и традиции хозяев, а не как сейчас, когда каждый, кому не лень, едет со своим уставом и учит своими проповедями, как нам жить.

Попробуем мысленно ускорить время и посмотрим, что нас ждет впереди, взяв в расчет все компоненты сегодняшней жизни и их последствия. Кроме смены людей во власти, чехарды ошибок и оправданий, впереди только усугубляющиеся проблемы. Мы уже скатились к тому, что оказались в окружении стран-недоброжелателей. По сути, вернулись во внешнеполитическую обстановку начала прошлого века. У нас нет союзников, так как одних бросили, других предали, а это не забывается и никакими экономическими рычагами и заверениями не компенсируется.

Признавая свою слабость, распахиваемся перед всеми в поиске доверия и партнерства, навязывая свое присутствие в международных организациях не в силу необходимости, а в посыле войти в мир мифов цивилизованного Запада, где якобы доминируют законы справедливости и высокой морали, а на деле правит вечный закон “сильный всегда прав”. Тем самым вязнем в различного рода обязательствах, теряя самостоятельность в принятии решений при новом раскладе соотношения сил. Если европейские страны кооперируются, чтобы сохранить свою политическую и экономическую независимость, то мы-то чего добиваемся и чего хотим: если капитализм, то с каким лицом? Болото, в которое превращается Россия с помощью наших “доброжелателей”, будет отторгаться всеми — Европой, Америкой, Азией. Кто, кроме авантюристов, желающих разжиться на наших слабостях, захочет окунуться в такую действительность? Мы оказались беззащитны перед произволом и безликостью власти, не способной определить цель, чего мы хотим и куда идем. Как на картине Брейгеля, слепые ведут слепых. Об этом же известный экономист академик Д.С. Львов на недавно прошедшем собрании Российской академии наук сказал, что сегодня в России кроме известных проблем — дураки и дороги, появилась новая: дураки, указывающие дорогу.

 

ВНЕШНИЙ МИР, наблюдая это, стремится ослабить Россию, загоняя нашу экономику и политику в русло еще большей управляемости, оторвать от нас ближайших соседей, показывая им на отсутствие у нас перспектив, чтобы психологически сломить до состояния, когда мы сами себя перестанем уважать и окажемся деморализованы настолько, что при необходимости не сможем воспользоваться даже своим оружием. Раньше нас называли “империей зла”, теперь выставляют безнадежно отставшей страной и рассадником всех зол: коррупции, отмывания денег, проституции, детской беспризорности, неизлечимых болезней, как источник опасностей из-за наличия у нас ядерного оружия, пытаясь убедить мир в том, что сами мы не в состоянии справиться со своими проблемами. Но попытки расчленить нас и подавить страну могут обернуться стихией с непредсказуемыми последствиями для всего мира и для них.

Как показывает время, беспомощность власти и демократия несовместимы, иначе возникающие проблемы созревают до остроты, требующей активных и действенных мер. Если их нет, они переходят в затяжной процесс, и тогда власть, вместо того чтобы признать свою несостоятельность, устраняется от ответственности, подло ставя себя над трагедией народа. И мы наблюдаем этот спектакль безвластия при мнимой власти и в какой раз наступаем на те же грабли, безвольно идем к катастрофе — распаду России, хотя ее зарницы и толчки сотрясают нашу страну, пугая народ агонией такой демократии.

Сегодняшние правители государства — это не иноземные варвары, а свои, доморощенные, которые попали в сети своих шкурных интересов в силу падения нравственного и духовного сознания на правовом беспределе развала государства. Они последыши тех, кто разрушил и разграбил страну, пленники совместных с ними преступлений, которые тщательно скрывают, маскируясь словесами заботы о народе. Но их истинное лицо хорошо известно за рубежом, откуда их действиями умело манипулируют, держа на крючке, подсекая в нужный момент, как бывшего министра атомной промышленности Адамова, тем самым заставляя проводить политику в их интересах.

Исторически сложилось так на Руси, что, кто правит, тот непререкаемый авторитет во всем. Будь то царь, генсек, президент — любой, облеченный этими полномочиями, может делать со страной что угодно, и нет таких сил, которые смогли бы ему помешать. Наша национальная трагедия — раболепство перед властью, которое воспитано веками, и мы не знаем, как его преодолеть сопротивлением, кроме как через бунт или мятеж, что мы видим в Киргизии и Узбекистане. Или как очередная волна жаждущих власти смела на Украине и в Грузии, заменив один режим на другой.

Огромная страна оказывается заложницей случая, если наверх попадает человек, чуждый ее интересам. Защитные функции, хоть и прописаны в конституции, не работают и не сработают, так как победить страх перед властью у нас дано немногим.

Отказываясь сегодня от выборов губернаторов, власть, ощутив опасность последствий своих деяний, ведущих к распаду России из-за ее некомпетентности в управлении государством, хватаются за рычаги знакомой системы безоговорочного подчинения сверху донизу. Тогда, спрашивается, ради чего затевались так называемые демократические преобразования? Перечеркнув все достижения, потеряв единство народа, общность целей и, как следствие, лишившись трети страны, впали в разруху и повсеместное ее разграбление. В таких условиях изменить ситуацию невозможно, пока не осознаем, что беда для всех одна, а не так, как сейчас, когда миллионы в нищете, а кто-то в роскоши. Задача любой власти — обеспечить благополучие и безопасность людей.. Это критерий ее работы, иначе этот режим хуже тоталитарного, как бы он ни подменял главную цель лозунгами псевдосвободы и демократии. Все равно он преступен, т.к. служит правящей верхушке и капиталу.

 

ВЛАСТЬ, не видя выхода, старается всеми доступными способами утвердить свои полномочия, загоняя себя еще дальше, обеспечивая послушное большинство в Госдуме через управляемые выборы, комплектуя Совет Федерации из назначенцев, подчинив судебную власть командной системе, устрашая крупный капитал дубиной и кнутом авторитарной консолидированной власти. Загнав себя в западню бесконтрольности, они начинают осознавать всю беспомощность своего положения, но за отсутствием идей не способны предложить что-то новое, так как ничем не связаны с народом, не владеют его языком и в нем не нуждаются, а мужества признать свою несостоятельность им не дано. Поэтому они отгораживаются от людей всеми возможными средствами: личной охраной, недоступностью учреждений, попустительствуют выстраиванию иерархии, все больше дистанцируясь от нужд народа. В этих условиях и состояние хаоса стало формой их самозащиты. Бросив народ на произвол стихии беспредела, изгаляясь над его терпением, они позволяют ей попирать своей жестокостью все человеческие нормы. Народ, не способный противостоять произволу власти, оказался пассивным наблюдателем, ожидая, что она с ним сотворит дальше, выражая свой протест не противодействием, а перепалками в печати, на митингах, сборищах, форумах. Но это все равно что шум реки.

В такой обстановке Чубайс и ему подобные смеют нагло надсмехаться над простыми людьми, заявляя прилюдно, что жить стали лучше, мол, машин больше, коттеджей, уверенные, что не получат достойный отпор. Им неведомо, что у нас с ними разные Родины. Их дворцы и компании народ защищать не будет, какое бы светлое будущее ни обещали, и готов бороться, а если понадобится, драться за Родину своих предков, которую нам завещано беречь от врагов и негодяев.

Но пока, потеряв ощущение своего муравейника, мы живем в состоянии обреченности, отдав себя на заклание року. Как сказал по ТВ один рабочий с угробленного завода в Хабаровском крае, “у нас отняли Родину”. У нас нет государства, а только удельные княжества с губернаторами и президентами во главе с Московией.

Четкое определение сегодняшней обстановке в стране дал лауреат Нобелевской премии, академик Ж.И. Алферов в его книге “Физика и жизнь”: “Я не хочу сказать, что руководство страны, тогдашнее или нынешнее, работало по заданиям ЦРУ, будучи американскими агентами (хотя, может быть, кто-то и был — это всегда бывает). Думаю, что основная причина, с моей точки зрения, даже не в их крайнем корыстолюбии (хотя это действительно имеет место). Основная причина, к сожалению, в полной бездарности и неспособности заниматься теми задачами, за которые они взялись. Увы, это остается их прерогативой и сейчас”.

Когда же мы проснемся как народ, очнемся от информационного дурмана и разгула пустословия и пошлятины с экранов телевизоров, радио, газет? В такой обстановке выход один — не дожидаться, пока начнут полностью распоряжаться нашей свободой путем вживления чипов, подобно кольцеванию птиц, а пора определяться с политическим курсом государства и кардинально менять власть. Это возможно только через требование конституционного собрания — веча. Иного выхода нет, чтобы не пожать бурю. Теперь слово за народом, если следовать логике нашего исторического пути, но лишь бы не топтаться на месте. Это моя Родина.

 

 

 

Панарин А.С.

Д.Ф.Н. Профессор

 

О ”новом курсе” два года спустя

 

Концепция избирательной кампании, в результате которой В.Путин стал президентом, имела в своей основе миф нового курса. Это понятно: ни прежний ельцинский курс, и сам Б.Ельцин ничего, кроме отвращения, в народе уже не вызывали. Наблюдатель со стороны мог бы спросить: о каком новом курсе может идти речь, если самим Б.Ельциным В.Путин был объявлен своим преемником и продолжателем? Мало того, абсолютно все понимали, что для Семьи и ее окружения на карту было поставлено столь много, что, только получив сверхнадежные гарантии преемственности и лояльности В.Путина, его сделали “преемником”.

Налицо острейшее противоречие: претендент, с одной стороны, не мог победить, не эксплуатируя идею нового курса, а с другой — сам статус его в качестве реального претендента куплен ценой недвусмысленных обязательств продолжать старый курс и платить по прежним векселям. Парадокс состоит в том, что вопреки этому очевидному для избирателей противоречию В.Путин действительно победил на выборах. Объяснений этому парадоксу два, одно из которых требует подхода реалистического, относящегося к оценке политической системы и ее институтов, а другое затрагивает сферы мистические, относящиеся к архетипам национального сознания.

Политический реализм состоит в том, что вопреки всем разговорам о демократии, плюрализме и свободе постсоветский режим на деле является абсолютистским, исключающим какие бы то ни было возможности передачи реальной власти иным силам, не принадлежащим к партийно-гэбистской номенклатуре. Постсоветский режим является реально новым лишь в том смысле, что сама эта номенклатура приняла новую модель власти-собственности, крайне ей выгодную, но вовсе не в смысле действительной реорганизации системы власти на принципах демократической ротации, определяемой волей избирателей. Реальные политики, в том числе и принадлежащие к коммунистической оппозиции, прекрасно отдают себе отчет в том, что при любых итогах выборов реальной смены власти не допустят. Мы, следовательно, должны быть благодарны политтехнологам за то, что в результате их манипуляций над нашим сознанием мы своими голосами на выборах добровольно отдаем власть “тем, кому следует”. Не будь этой добровольности, последние вынуждены были бы отказаться от всяких выборов и установить открытую полицейскую диктатуру.

Все это в свое время — в период попытки импичмента — доступно разъяснял думской фракции КПРФ осведомленной человек — В.Жириновский. Он прямо заявил коммунистам, что если бы им в самом деле удалось собрать конституционно необходимое большинство голосов для импичмента, то не Б.Ельцин бы отправился в отставку, а они — за решетку вместе со всем оппозиционным думским большинством. Вот она тайна нашей демократии: мы добровольно играем в предложенные властью демократические игры, дабы не вынуждать эту власть поступать с нами в слишком хорошо нам известных тоталитарных традициях.

Здесь — настоящая подоплека “демократического консенсуса”, здесь же — объяснение того, что все наши свободные выборы неизменно давали угодный власти результат. Западные консультанты Б.Ельцина примерно за год до его перевыборов в 1996-м отмечали убийственный рейтинг, дающий всего 6–7% избирательной поддержки. Тем не менее Б.Ельцин выиграл выборы. Одни говорят о прямой подтасовке результатов, другие — об искусстве пиарщиков, умело шантажирующих избирателей угрозой коммунистической реставрации. Было, разумеется, и то, и другое. И подтасовка результатов и умелый шантаж.

Но главным было другое: в сознании или подсознании народа содержалось истинное знание о режиме, вызывающее глубоко спрятанный ужас перед возможным тоталитарным насилием власти. Никто не хотел по-настоящему дразнить власть, понимая, что в случае необходимости она ни перед чем не остановится. Так демократический карнавал улыбчивых масок скрывал реальные лица, искаженные страхом. Ибо никто не сомневался, что номенклатурно-гэбистский альянс станет защищать свою новую собственность отнюдь с не меньшей решительностью, чем он некогда защищал “завоевания социализма”. Скорее всего — с большей!

Обратимся теперь к другой, мистической стороне. Народная мистика, традиционно сопутствующая российской государственности, основана на архетипе грозного царя-заступника. Народное сознание знает два сакральных полюса: святого царя и святого народа, между которыми лежит препятствием слой срединный, греховный — олигархическо-боярская свора. Между священными полюсами образуется особое поле притяжения: царь желает соединиться со своим народом, народ — с царем. Когда верховная власть демонстрирует черты, далекие от народолюбия, от правды-справедливости, это означает, что царь пребывает в боярском плену, явном или неявном. Заветный итог истории — освобождение царя из плена и воссоединение его со своим народом.

Именно этот архетип объяснял загадку высокого рейтинга В.Путина. Народ прекрасно отдавал себе отчет в том, что В.Путин связан обязательствами перед Семьей — олицетворением боярско-олигархической коррумпированности и предательства — и что сам его статус преемника куплен ценой этих обязательств. Политическая гипотеза народа была связана с предположением, что В.Путин страстно стремится вырваться из плена Семьи; само его пресловутое молчание (помните вопрос: почему молчит В.Путин?) есть конспирация, едва скрывающая народническую страстность пленника.

В чем состоит настоящая драма нынешнего периода?

В том, что обещанный (а точнее, ожидаемый на основе мистической народной интерпретации загадочного молчания В.Путина) новый курс не состоялся. Не состоялся полностью и окончательно. Зримым символом этого стало новое появление Б.Ельцина на юбилейной встрече глав СНГ и его награждение высшим орденом государства. Камуфляж нового курса отброшен. В истекшем году новый президент принял целый ряд решений стратегического характера, не оставляющих сомнений в его роли продолжателя радикал-либеральных реформ и действительного преемника Б.Ельцина.

Во-первых, это земельная реформа. Новый закон о частной собственности на землю ломает тысячелетнюю традицию, касающуюся статуса земли как фундамента российской государственности и одновременно — последнего народного прибежища во всех пертурбациях и катаклизмах истории. А специфическая редакция земельного закона, уравнивающая в правах на российскую землю граждан РФ и иностранцев, а также лиц без гражданства, открывает перспективу, о которой и подумать страшно: скупки и перехода лучших, эффективных земель в руки иностранцев и их ставленников на местах. Ведь никто не может сомневаться в том, что долларов у иностранцев больше, а у представителей страны, печатающей доллары, их неограниченное количество.

В этих условиях граждане РФ обречены проиграть “экономическое соревнование” за собственную землю; им угрожает участь изгоев, лишенных собственной земли и территории. В мировой истории случались жестокие и убийственные для бедняков огораживания земли (пример — Англия XVI века). Но огораживаний, специально предназначенных для иностранцев, не случалось И это происходит на фоне того, что прежние либеральные приватизации, касающиеся отечественной промышленности, уже дали свой катастрофический эффект — деиндустриализацию и пауперизацию населения. Только желающие обманываться могут сомневаться, что новый либеральный трансферт, как и трансферт бывшей государственной промышленности, отдаст землю не в руки тех, кто ее обрабатывает, а в руки тех, кто ею спекулирует. Население будет обложено новой земельной рентой, получателями которой станут богатые иностранцы и их ставленники. Конкуренции себе со стороны местных предпринимателей они не допустят, поэтому на хозяйственно эффективных землях рентная плата будет такой, что сделает бессмысленной всякую хозяйственную инициативу. Обремененная новыми рентными платежами, наша экономика станет еще менее конкурентоспособной и рентабельной, чем прежде.

К таким же огораживающе-экспроприаторским эффектам неизбежно ведет и либеральная реформа жилищной сферы. Жилье, как и земля, должны перейти от экономически несостоятельных и неэффективных (а таковых большинство среди туземного населения) к тем, кому предназначено стать безраздельными господами мира сего. Остальным грозит участь и безземельных, и бездомных.

В такой же логике совершается реформа в области образования. С одной стороны, происходит коммерциализация образования делающая его малодоступным для рядовых граждан. С другой — деформация образования, связанная с последовательным уменьшением доли гуманитарного и социального знания в подготовке специалистов и сужением его общетеоретической базы вообще. Прежняя система образования была ориентирована на демократический европейский проект просвещения: она готовила людей, пригодных к быстрой вертикальной мобильности, к эффективной перемене профессии по мере их морального старения, к движению от нетворческого труда к творческому, от трудоемких — к наукоемким производствам.

Новая модель образования делает упор на раннюю профориентацию и раннее вступление молодежи в профессиональную жизнь и предполагает подмену открывающего горизонты теоретического знания ремесленническим, узкоприкладным умением, закрывающим эти горизонты для большинства. Таким образом, вместо единого демократического проекта Просвещения мы имеем сегрегационное раздвоение: для меньшинства избранных — проект просвещенческого восхождения, подкрепляемый элитарным образованием, для большинства неизбранных — перспектива нисхождения в гетто. Прежде именно образование было лестницей, бросаемой тем, кто внизу, для их восхождения вверх. Теперь эту лестницу решили убрать. Просвещенческую мечту (разновидностью которой были американская мечта и советская мечта) наши реформаторы-реалисты заменили жесткой “реальной политикой”, весьма напоминающей политику апартеида.

Все это означает, что правящая элита сознательно выходит из системы сложившегося национального консенсуса, основанного на гарантиях вертикальной мобильности и политике сокращения социальной поляризации. Либерально-реформаторская критика “социального патернализма” отмечена недобросовестностью: она замалчивает тот факт, что применительно к молодежи и лицам эффективного экономического возраста прежняя политика была не патерналистской, а социально-инвестиционной. Государство вкладывало деньги в образование, подготовку и переподготовку кадров в качестве инвестиций в систему роста и вертикальной мобильности. Нынешний секвестр и демонтаж государства как держателя массированных социальных инвестиций в человеческий капитал означают не преодоление патернализма, а ликвидацию механизма эффективной просвещенческой динамики, на котором основывались все стратегии европейского модерна. В основе их лежал демократический принцип единой нации, сообща идущей к новому будущему.

Теперь он у нас заменен принципом социального апартеида. Некогда единая национальная система распадается на две подсистемы: для одних — подсистема развития, для других — подсистема стагнации. Ясно, что это не только прямой вызов народу, связавшему свою судьбу с судьбами прогресса, но и вызов самой идеологии демократического просвещения, основанной на принципах единого национального будущего, единых проектов социальной мобильности.

Не меньшим вызовом оказалась и внешняя политика президента. Несмотря на все пертурбации и зигзаги истории, народы, входящие в наше государство, никогда не ставили под сомнение один очевидный принцип: ближе всего нам те, с кем нас связывает наша история и география, с кем нам и впредь предстоит вместе жить. Им и надлежит отдавать приоритет в нашей государственной политике. И если некая внешняя сила претендует на то, чтобы с нею и ее предписаниям мы считались больше, чем с требованиями межнациональной солидарности в общем евразийском пространстве, то мы должны этой внешней силе указать ее истинное место.

Сегодня США, затеявшие неслыханно развязную антимусульманскую авантюру, стремятся связать Россию преступной круговой порукой и расколоть Евразию, державшуюся на славяно-тюркском синтезе. В Югославии они использовали мусульман против славян-сербов и тем самым подорвали целостность этой страны. В постсоветском пространстве они хотят натравить славян на мусульман, подорвав его единство и, как можно опасаться, единство самой РФ. Очевидно, что в этих условиях объявлять атлантический курс, демонстрируя безоговорочную поддержку США, означает вызов национальной политической традиции и веками складывающемуся межэтническому консенсусу.

Итак, камуфляж нового курса отброшен. Президент уже не стесняясь демонстрирует лик либерал-реформатора, продолжая и углубляя политику, недвусмысленно осужденную народным большинством. Партия власти вышла из системы национального консенсуса и уже открыто противостоит народу. Перед нею возникает дилемма: либо вовсе отменить выборы — победить на выборах с такой политикой невозможно, либо взять на вооружение предельно жесткие технологии “управляемого хаоса”, в недрах которого самое невозможное становится возможным. Современная техническая городская цивилизация целиком стоит на хрупком искусственном фундаменте, подрыть который ничего не стоит. Это доказывает новейший терроризм. Но технологии терроризма может использовать и сама власть, уверенная в своей способности восстанавливать искомый порядок, когда дело сделано.

Допустим теперь, что власть может воспользоваться технологиями “управляемых катастроф”, повергая ничего не подозревающий народ в ужас. А затем президент “своими решительными действиями” преодолевает устроенную катастрофу. С каких позиций народ будет выносить свои суждения о нем: с позиций оценки его долговременной политики, заведомо для народа неприемлемой, или с позиций людей, только что переживших катастрофу и чудом избавленных новоявленным спасителем?

Если исходить из гипотезы, что справедливо второе (а именно такая гипотеза лежит в основе доктрины “управляемого хаоса”), то выборы можно пока что и не отменять — выигрыш обеспечен. Но, разумеется, долгосрочная политическая стратегия состоит в другом: в том, чтобы создать стабильный общественный порядок для нового правящего класса и сделать его более или менее респектабельным в глазах внешнего мира. Правда, между внутренней стабильностью и внешней респектабельностью имеется противоречие. Самым надежным для правящей олигархии явился бы режим пиночетовской диктатуры, о чем ее идеологи не раз откровенно заявляли. Но такая диктатура имеет в глазах мира сомнительную репутацию, и к тому же генералы-харизматики у нас так и не прижились по причине крайней ревности политической власти.

Более реалистическим вариантом явилась бы смешанная модель мнимой многопартийности: реальная власть у одной авангардной партии, а фасад демократии украшается плюрализмом, представленным не имеющими реальных шансов мелкими партиями и лояльными гражданскими ассоциациями. Впрочем, по большому счету, и такое решение лишено настоящей стратегической глубины. Дело в том, что оно небезопасно разделяет “политическую надстройку”, устроенную так, как надо властям предержащим, и народный “базис”, откровенно тяготящийся такой надстройкой. Посредством манипуляций в сфере надстройки можно продержаться в течение какого-то времени, но, по большому счету, это надо признать паллиативным решением.

Вопрос в том, какой тип решения представляет В.Путин — краткосрочный или долгосрочный? В первом случае он не будет загадывать дальше ближайших выборов и удовольствуется реорганизациями “надстройки”, во втором — ему предстоит замахнуться на нечто большее. Мы имеем, таким образом, своеобразный “конфликт интерпретаций”: либо новый президент прагматик, предлагающий олигархическим заказчикам политические товары текущего пользования (на ближайшие несколько лет), либо он — новый идеолог-утопист, готовый связать свою судьбу с проектом переделки не только политического базиса, но и лежащих в его основе социокультурных оснований национального бытия.

Последнее в принципе не исключено. Противопоставление либерального реализма коммунистическому утопизму — всего лишь один из пропагандистских приемов новой идеологии. На самом деле достаточно решительного неприятия истории и культуры собственной страны, чтобы возникла дилемма: стать эмигрантом, покидающим эту страну, или стать утопистом, посягающим на полную переделку и ее самой, и “человеческого материала”, в ней помещенного. И прагматический проект краткосрочного назначения, и утопический проект долгосрочного назначения, направленный на переделку русского человека —традиционалиста Евразии, надо признать объективно дестабилизационными. Ибо в обоих случаях предполагается не демократическое потакание народу-суверену, а грубое давление на него.

Ясно, что шансы нашей молодой демократии сводятся к нулю. В любом случае уже в ближайшем будущем нас ожидает новая однопартийная диктатура. Она сегодня и создается, судя по двум тенденциям: тенденции перехода от режима выборности к режиму назначений и тенденции перехода от многопартийности к однопартийности. В этих целях партии, относимые к респектабельным — могущим составить внутрисистемную оппозицию режиму, сливаются и присоединяются к правящей, образуя новый “монолитный” авангард. А партии, причисляемые к политически ненадежным и нереспектабельным, могущим составить антисистемную оппозицию, решено всеми силами маргинализировать, блокировав и выключив из эффективной политики. От плюрализма режим идет к системе несменяемой авангардной партии, окруженной для виду лишенными всякой политической самостоятельности мелкими попутчиками-сателлитами.

Это — знакомая ситуация, известная по опыту стилизованной многопартийности бывших социалистических стран Восточной Европы. Но у нас на этом пути имеется один барьер: наличие мощной КПРФ. Остальные партии не в счет — большинство из них, как можно предположить, создано в недрах известного ведомства именно в целях управления возможной оппозицией. Любая оппозиционная идея перехватывается властью, которая создает соответствующую карманную партию, имеющую задачей либо скомпрометировать данную идею путем доведения ее до экстремистских крайностей, либо приручить ее путем выхолащивания реального оппозиционного содержания. Посредством этой технологии “подставной оппозиции” осуществлялось и управление недовольной частью электората.

КПРФ не укладывается в эту схему. В отличие от лабораторных партий “по заданию”, она является подлинной партией, унаследованной от прошлого и волею исторических обстоятельств превращенной из правящей — в оппозиционную. За этой партией, кроме реальных избирателей, стоит реальная идейная традиция, хотя и в значительной мере деформированная (в части, касающейся сочетания классовой и национально-патриотической идей). Следовательно, для создания реально однопартийного режима КПРФ предстоит запретить, подсунув избирателям, дабы они не взбунтовались в отчаянии, какого-то более или менее приемлемого двойника-оборотня. Думается, в соответствующих лабораториях режима подобная работа уже ведется. Разумеется. политический риск здесь велик: неизвестно, насколько доверчиво-пассивной окажется народная оппозиция, которой станут подбрасывать подобных “двойников”.

Но самое главное состоит в другом — в том, что связано с парадигмой нового утопического проектирования, направленного на воспитание “нового народа и нового человека”. В самом ли деле народ можно переделывать по заданию власти и ее идеологическим чертежам? Можем ли мы сказать, что Петр I создал в России новый народ взамен старого московского, или что его создали большевики взамен старого, дореволюционного?

Наши либералы в своих оценках очень противоречивы. В миссию Петра I, касающуюся создания “новой России”, они верят, тогда как в большевистском новом человеке ими угадывается лишь закамуфлированный азиатский авторитарно-общинный тип. Более того, нередки утверждения, что большевистский переворот, перечеркнув антропологическую новацию Петра Великого, вернул нас к архаическому пласту старомосковской, “азиатской” по своим архетипам культуры. Само понятие национального менталитета, корректирующее классическую рационалистическую теорию воспитания, указывает на такие устойчивые пласты коллективной психики, которые отличаются неожиданной устойчивостью по отношению к государственной педагогике.

Кроме того, процесс воспитания, как доказывает современная педагогическая теория, требует добровольного принятия воспитуемым целей воспитателя, то есть соучастия в педагогическом процессе. Без этого педагогические воздействия возымеют эффект бумеранга — более или менее страстного отторжения того, что принудительно навязывается. Словом, воспитуемый должен верить, что воспитатели искренне пекутся о его благе и его перспективах. Можно ли утверждать на основании откровенно экспроприаторских практик нынешних реформаторов, что вероятен консенсус между народом и его либеральными “воспитателями”? В самом ли деле эти воспитатели работают в режиме консенсуса, демонстрируя в своей практической политике заботу о процветании народа, а в своей идеологии — доверие к его природной одаренности и свое уважение к его традиции?

Все мы знаем, что либеральная идеология, как и сопутствующие ей социально-политические практики, демонстрируют прямо противоположное. Материальная, экономическая экспроприация народа сопровождается кампанией его дискредитации. Тут уж не до презумпций педагогической классики, требующих веры в способности воспитуемых и великодушных авансов доверия. Без подобных авансов “проект перевоспитания” вряд ли может состояться.

Вероятно, наиболее реалистическое предположение состоит в том, что реформаторы давно уже ориентируются только на часть народа — его “адаптированное” меньшинство. “Неадаптированному” большинству предстоит выталкивание на обочину жизни и вымирание. Ясно, что это бесконечно далеко от классической демократической традиции с ее презумпциями доверия к народному большинству и принципам политического суверенитета большинства. Отныне речь идет о формировании такой политической системы, в которой принцип суверенитета большинства более или менее открыто заменяется принципом суверенитета избранного меньшинства, права и интересы которого будут поставлены выше.

Речь идет не об оппозиции между радикально-плебейской “демократией равенства” и либеральной “демократией свободы”. Речь на самом деле идет о переходе от презумпции человеческого равенства к презумпциям нового расового неравенства.

Это неважно, что критерии нового расизма изменились, и он делит людей не столько по цвету кожи, сколько по менее физически приметной — ментальной предрасположенности или непредрасположенности к известным практикам, отмеченным печатью “современности”. Новая либеральная демократия перестала пользоваться расово и этнически нейтральными критериями. Это обнаружилось еще в ходе борьбы “либерального авангарда” с красным Верховным Советом СССР. Либеральные эксперты настаивали на выходе России из состава СССР, дабы избавиться от давления “тюбетеек”, то есть азиатских республик, обремененных неисправимо недемократическим менталитетом. Если бы наши реформаторы не были тайными расистами, они бы взяли установку на демократизацию постсоветского пространства в целом, на единство демократического процесса, охватывающего население союзных республик, независимо от того, носят ли они кепи, береты или тюбетейки.

Но наши демократы уже не верили во всепроникающий луч просвещения. Они стали разрабатывать свою либеральную евгенику — эзотерическое знание для посвященных, посредством которого метятся и бракуются непосвященные. А дальше — хуже. Вскоре под подозрение попал и русский народ как носитель недемократического менталитета. И теперь уже пространство самой РФ, его регионы и слои населения стали делиться на демократически перспективные и благонамеренные и — неблагонамеренные. Разумеется, экспроприаторам требуется оправдать себя и дискредитировать свои жертвы: на войне как на войне. Новый либеральный расизм, несомненно, выполняет идеологическую функцию, связанную с оправданием антидемократических практик приватизаторов и узурпаторов: мы чтили бы народ — да народ “не тот”.

Однако либеральный расизм имеет не только автохтонные корни. Он вписывается в более общую тенденцию наступающей эпохи, связанную с такими поистине катастрофическими открытиями социально-гуманитарного знания, как экологические “пределы роста”, “конфликт цивилизаций”, социокультурная (ментальная) обусловленность рынка, демократии и правового государства специфическими (неповторимыми) условиями западноевропейского региона и пр. Все они сходятся в одном: ставят под сомнение идею планетарного единства человечества и единства его исторических судеб.

С одной стороны, ресурсов планеты не хватит для процветания всех — следовательно, необходимо их перераспределение в пользу “наиболее достойных” (которыми, как правило, оказываются наиболее сильные). С другой — сколько ни приобщай народы, отмеченные знаком “не той” наследственности, к ценностям прогресса и демократии, их менталитет будет тянуть их назад, в привычную колею агрессивного традиционализма. Отсюда вытекает идея прогресса для немногих и демократии для избранных.

Этот новый демократический расизм требует “нового человека” и для метрополии. Бывшие миссионеры просвещения отличались особой благосклонностью — правда, не без оттенка снисходительности — к неимущим, неграмотным и наивным — из них вербовалась впечатлительная паства прогресса как религии секулярной эпохи.

Нынешние носители однополярного мира заинтересованы не в расширении, а в сужении круга посвященных: таковы новые правила эпохи “пределов роста”. Здесь — истинная подоплека новейшей либеральной критики “демократии равенства”. Демократия равенства состоятельна при условии, что никаких фатальных пределов роста нет, а следовательно, различия между развитой и развивающимися частями мира, как и между соответствующими частями общества, носят временный и преодолимый характер. Но те, кто этому оптимизму просвещения противопоставил новый тайный гнозис, содержащий обескураживающие истины и о человечестве, в котором так много обремененных “не тем менталитетом”, и о самой нашей планете, оказавшейся экологически невместительной, не могут придерживаться оптимистической демократии равенства. Они четче и раньше других осознали страшную истину постпросвещения: светлого будущего на всех не хватит.

Следовательно, представителям избранных стран — оазисов прогресса и демократии — и в первую очередь их бастиону-сверхдержаве — предстоит изменить и свою собственную природу. На либеральном благодушии продержаться нельзя — рыхлые представители этого типа не смогут ни осуществить эффективные перераспределения планетарных ресурсов в пользу “достойных”, ни защитить их благополучное пространство от нашествия “недостойных”. Систему мирового апартеида — а именно к этому типу склоняется заокеанская демократия — могут держать только супермены, наделенные четким сознанием своего превосходства. Поляризация на сверхчеловеков и недочеловеков — вот что на деле оказалось альтернативой осужденной либералами демократии равенства.

Носителем альтернативной “демократии свободы” сегодня является не болтливый защитник гражданских прав, а хранящие расистские тайны и связанные милитаристской дисциплиной супермены. В недрах республиканской партии США, госдепартаменте и спецслужбах имеется “консервативное ядро”, опасающееся за сохранность англосаксонской протестантской идентичности Америки, стремительно наводняемой цветными. Представители этого ядра в свое время подняли неоконсервативную волну, смывшую с политической сцены “крикливое меньшинство” леволиберального типа.

Теперь мы присутствуем при новой фазе развития американской “консервативной революции”. Здесь уже явно недостаточно обычных усилий пропаганды и традиционных — мягких — политических технологий. Для углубления правой революции требуется гигантский шок, цепь чрезвычайных обстоятельств и катастроф, дающих повод решительно потеснить размягченную демократию старого типа и заменить ее грозной имперской республикой, готовой воевать с внешними и внутренними врагами. Такова истинная подоплека событий 11 сентября в Америке. Эти события призваны были решительно ускорить трансформацию либеральных институтов и ротацию политических элит в духе новых принципов XXI века — принципов социал-дарвинизма. Судя по тому, как активно и последовательно встраивается наша элита в этот ряд создателей однополярного мира, можно сделать вывод, что американская однополярная система и формирующаяся в России однопартийная система выражают какую-то единую интернациональную идеологию нового типа. Суть этой идеологии — глобальный социал-дарвинизм, преследующий бедных и неприспособленных.

Сопротивляться этому интернационалу на чисто национальном уровне бесполезно. Социал-дарвинистской демократии “новых суперменов” необходимо противопоставить солидаристскую демократию народов, загоняемых в гетто новыми властителями мира. Очень похоже на то, что геополитическое противостояние евразийцев и атлантистов может быть расшифровано на классическом языке классового, социального анализа. Атлантизм сегодня — это система, за которой скрывается новый интернационал притеснителей и гонителей, чуждых собственным народам и потому рассчитывающих на американские гарантии.

Евразийство, со своей стороны, может быть наполнено новым социальным содержанием — интернациональной солидарностью жертв двойного гнета: со стороны собственных приватизаторов, порвавших с системой национального и гражданского консенсуса, и со стороны диктующих им “правила реформирования” заокеанских похитителей евразийской земли, свободы и Родины.

 

 

 

 

 

 

 

 

Неолиберальная реформа в России как причина национальной катастрофы

 

Материал подготовлен для Восьмой международной конференции экономистов по проблемам глобализации и развития. Эта ежегодная конференция обычно привлекает очень большое число участников, в том числе нобелевских лауреатов по экономике.

Автор : / Дата : 13-02-2006 00:57

 

 

 В 1989 г. правительство Горбачева начало в СССР радикальную экономическую реформу, которую в 1991 г. продолжило в России правительство Ельцина. Была декларирована трансформация специфической советской плановой системы хозяйства в рыночную экономику якобы "западного типа". Это требовало настолько глубоких изменений, что в обиход даже вошел нелепый термин "реформа посредством слома". С 1990 г. непосредственное участие в разработке программы этой реформы принимали американские экономисты, а также эксперты Международного валютного фонда и Всемирного банка.

 

 

Проект этот по глубине ломки был несопоставим с революцией Октября 1917 года. В Советской революции претензии ограничивались изменением социально-экономического уклада и идеологии. Сейчас речь шла о смене типа цивилизации. Декларировалось глубокое изменение не только экономики, социальной и политической системы, но и структуры общества, образа жизни всего населения, мировоззренческой матрицы народа, его культуры во всех ее срезах, типа межнационального общежития. Можно сказать, реформаторы и их западные наставники ставили целью демонтировать страну ее народ и "собрать" их заново на совершенно иных основаниях. "Архитектор перестройки" академик А.Н.Яковлев назвал грядущую реформу Реформацией России - по аналогии с протестантской Реформацией в Западной Европе. Здесь мы рассмотрим преобразование хозяйства, освещая другие изменения лишь в той степени, в которой они повлияли на экономическую реформу. Тема эта столь обширна, что картину изменений придется рисовать большими мазками, в стиле импрессионизма. Постараемся не использовать расплывчатых идеологических понятий и обозначать явления простыми, однозначно понимаемыми терминами.

 

 

Реформа быстро, почти молниеносно, привела к экономической и социальной катастрофе. - на фоне общего, системного кризиса. Глубокий кризис - тяжелое состояние общества, болезнь всех его систем. Тот кризис, в который погрузилась Россия начиная с 1991 г., не имеет аналогов в истории по своей глубине и продолжительности. Производственная система России впала в паралич. Наглядное представление о том, что произошло, дает динамика натурных показателей - объема производства главных жизненных благ (продуктов питания и медикаментов, материалов и энергии, жилья и услуг). Из этой динамики видно, что вплоть до реформы наблюдался стабильный pост производства и потребления[1]. Фоpма интегpальных кpивых "здоpовья промышленности", которые pасчитываются по десяткам показателей Организацией ООН по промышленному развитию (ЮНИДО), показывает, что в СССР не было кpизиса, но пpоизошла катастрофа. В сводках ЮНИДО состояние промышленности разных стран характеризуется такими категориями: экономика в развитии, стабильная, в депрессии, в кризисе. И есть особая категория - разрушенная экономика. Тpи стpаны в середине 90-х годов имели структурно сходные кpивые "разрушенной экономики" - республики СССР, Иpак и Югославия. В Иpаке и Югославии это было следствием обычных "горячих" войн. По России прошла война более стpанная, под названием неолиберальная реформа.

 

 

Важнейший бесспорный и обобщающий показатель того, что произошло с Россией - небывалый в истории скачок смертности и столь же небывалое падение рождаемости, особенно среди русских. Народ съежился, перестал воспроизводиться, как в предчувствии всеобщей гибели. Вот образ этого беспрецедентного явления.

А вот динамика двух показателей, из которых и складывается показатель естественного прироста населения - рождаемости и смертности.

 

 

Уже к середине 90-х годов мнение о том, что экономическая реформа в России "потерпела провал" и привела к "опустошительному ущербу", стало негласным, но общепризнанным среди западных специалистов. Нобелевский лауреат по экономике Дж.Стиглиц [Joseph Stiglitz], дает ясную оценку: "Россия обрела самое худшее из всех возможных состояний общества - колоссальный упадок, сопровождаемый столь же огромным ростом неравенства.     И прогноз на будущее мрачен: крайнее неравенство препятствует росту"[2].

 

 

Вдумаемся в этот вывод: в результате реформ мы получили самое худшее из всех возможных состояний общества. Значит, речь идет не о частных ошибках, вызванных новизной задачи и неопределенностью условий, а о системе ошибок, о возникновении в сознании проектировщиков реформы "странных аттракторов", которые тянули к выбору наихудших вариантов из всех возможных, тянули к катастрофе.

 

 

Тот факт, что реформа привела к вымиранию мирного населения России прямо взывает к элите западного сообщества ученых-экономистов. Она не имеет права уклоняться от честного анализа ошибок! Ведь при ее участии и под ее давлением была выработана и принята в России вся доктрина этой реформы.

Российские экономисты предлагали иные, более бережные способы перехода от плановой экономики к рыночной, и их точка зрения была преобладающей в отечественном научном сообществе. Однако из политических соображений и под давлением западных партнеров Горбачева и Ельцина вся власть в экономическом программировании была отдана группе экономистов, занявших радикальную неолиберальную политику. И уже в 1996 г. видные экономисты Н.Петраков и В.Перламутров писали в академическом журнале: "Анализ политики правительства Гайдара-Черномырдина дает все основания полагать, что их усилиями Россия за последние четыре года переместилась из состояния кризиса в состояние катастрофы"[3].

Другой видный экономист, бывший в 1992-1993 гг. министром в правительстве Гайдара, С.Ю.Глазьев определил практику реформ 90-х годов как геноцид, опубликовав книгу под таким названием[4]. Впервые в истории парламент пытался отрешить от власти президента (Ельцина), обвинив его в геноциде народа собственной страны. Для такого решения не хватило голосов - еще живо было в памяти депутатов зрелище расстрела из танков парламента прежнего созыва, которое совершил Ельцин в октябре 1993 г. Но материалы слушания не оставляли сомнений - реформа означала именно геноцид, который велся экономическими, культурными и политическими средствами.

 

 

Итак, в огромной стране совместными усилиями политиков и влиятельной интеллектуальной группировки искусственно создана хозяйственная и социальная катастрофа. Казалось бы, перед научным сообществом возник очень важный в теоретическом и еще более в практическом плане объект исследований, анализа, размышлений и диалога. Очевидно, что научным сообществом была совершена ошибка (соображения политиков - лишь отягчающие обстоятельства этой ошибки), но за прошедшие 15 лет никакого стремления к рефлексии по отношению к программе реформ в среде экономистов не наблюдается! За исключением отдельных личностей, которые при первой попытке такой рефлексии становятся диссидентами профессионального сообщества.

 

 

Дж.Стиглиц констатирует: "Россия представляет собой интереснейший объект для изучения опустошительного ущерба, нанесенного стране путем "проведения приватизации любой ценой"... Приватизация, сопровождаемая открытием рынка капитала, вела не к созданию богатства, а к обдиранию активов. И это было вполне логичным".

То есть, реформаторы и их западные советники совершили ошибки, которые можно было предсказать чисто логическим путем, то есть ошибки тривиальные. Чтобы их не видеть, надо было впасть в аномальное, болезненное состояние сознания. Но надо же когда-то заняться лечением, надо же иметь хоть минимум интеллектуальной совести!

 

 

Не может врач, на руках которого из-за его ошибки умер пациент, не задуматься о сути этой ошибки, не раскопать ее причин. Это было бы противоестественно, противоречило бы главным нормам врачебного сознания. Но ведь элита западного сообщества экономистов как раз и выступила в роли врача, давшего рецепт для излечения болезни нашего хозяйства. И вот, совершены тяжелые ошибки, хозяйство загублено - и никаких признаков рефлексии.

 

 

Вместе с параличом производства произошла деформация общества, пресекающая всякие надежды на успех либеральной реформы. Обокрав население, реформаторы уничтожили то, что называли "средним классом". Удушив его, они получили больную социальную структуру ("двойное общество"): кучку сверхбогатых и массу обедневших людей. Структура потребления в таком обществе при рыночной экономике совершенно не стимулирует производство.

 

 

Массы людей сегодня вычеркнули из списка своих потребностей товары, которые до 1991 г. считались нужными - холодильники, стиральные машины, мотоциклы и т.д. А значит, стало ненужным и их производство. Небольшая прослойка богатых полностью удовлетворяет свой спрос за счет импорта. И вот вывод социологов ВЦИОМ - Т.И.Заславской и ее сотрудников: "В последние годы в нашей стране наблюдается снижение социальных запросов населения вследствие постепенного свыкания с бедностью и утраты надежд на восстановление прежнего уровня жизни"+ "Сужение спектра потребностей населения является проблемой долговременного характера, и ничуть не меньшей, а может быть и более серьезной, чем непосредственное сокращение рыночного потребительского спроса"[5]. Это - признание одного из ведущих идеологов реформы в ее крахе.

 

 

Создав уродливую экономическую систему, новый режим поставил страну на грань полного краха, характер и последствия которого даже трудно себе представить. Народы России внезапно попали в ту совершенно новую категорию людей, которых на Западе уклончиво называют "социальными общностями, которые нет смысла эксплуатировать". Все эти процессы были предусмотрены, поддавались прогнозу и были поразительно точно предсказаны ответственными специалистами - социологами и технологами, экономистами и криминалистами. Эти предупреждения были отброшены без всякого диалога. Когда сегодня читаешь труды экономистов из команды Горбачева, которые объясняли в 1989-1991 г., как следует ликвидировать советскую хозяйственную систему и перейти к свободному рынку, становится страшно. Их рассуждения напоминают речь безумца, обычным словам у них придается странное значение, критерии здравого смысла отброшены напрочь. Мы в горячке тех дней этого не замечали, так надо хоть сегодня вникнуть! Ведь эта безумная логика и до сих пор действует. Массивные, тяжелые процессы в российской экономике набирают темп, и инерция их очень велика. Хорошие цены на нефть, прирост ВВП - все это на фоне массивных процессов деградации как рябь на океанской волне. Известный американский советолог С.Коэн [Steven Kohen] писал в 1998 г.: "Проблема России состоит в беспрецедентно всеобщей экономической катастрофе в экономике мирного времени, находящейся в процессе нескончаемого разрушения... Катастрофа настолько грандиозна, что ныне мы должны говорить о не имеющем прецедента процессе - буквальной демодернизации живущей в ХХ веке страны"[6].

 

 

С.Коэн не говорит очевидного: в ХХI веке промышленно развитая страна не может пережить "демодернизацию" - она гибнет.

На слушаниях в Госдуме в 2002 г. были названы расчеты: чтобы запустить (не восстановить, а лишь "вновь запустить", как заглохший двигатель) хозяйство России на рыночных основаниях, потребуется 2 триллиона долларов. Министр экономики Греф с этой цифрой согласился. Простой подсчет главных, массивных потерь хозяйства за 12 лет реформы показывает, что такой суммой не обойтись. Ведь по сравнению с теми средствами, которые Россия потеряла из-за разрушения производства, доходы от нефти - крохи. Почему же экономисты не сделают и внятно не объяснят людям расчет средств, необходимых для того, чтобы в рамках рыночной экономики вывести Россию хотя бы на стартовую позицию для устойчивого экономического роста?

 

 

Здесь мы переходим к нашей главной теме: какую роль сыграло в российской катастрофе сообщество западных экономистов, исповедующих принципы неолиберальной экономической теории, принявших активное участие в разработке доктрины реформ в России и осуществлявших научное сопровождение реформы и консультирование практических политиков. Какова позиция этого сообщества сегодня, когда стал очевидным крах их доктрины с тяжелейшими последствиями для мирного населения? Где систематический анализ причин этого краха и истоков столь фундаментальных ошибок.

 

 

Любое научное сообщество, уходя в такой ситуации от подобных вопросов, теряет свой научный статус, превращается в клику циничных манипуляторов, выполняющих политический заказ под прикрытием авторитета науки.

 

 

Катастрофическая реформа в России: ответственность западного научного сообщества

Реформы, начатые в России 15 лет назад, поставили страну на грань разрушения и причинили населению тяжелые массовые страдания. Если отставить предположения о том, что доктрина этих реформ является плодом сатанинского заговора против России, остается признать, что ее замысел включал в себя ряд ошибок фундаментального характера.

 

 

Сейчас некоторые авторы программы реформы наивно пытаются представить ее результат как следствие непредвиденных обстоятельств и чуть ли не стихийных процессов. Они отказываются от диалога и анализа дефектов философского и интеллектуального основания реформы. Это лишь усугубляет российский кризис. Роль этого философского и интеллектуального основания, в построении которого приняли участие виднейшие экономисты, очевидна, она отражена в множестве текстов, выступлений и организационных шагов. Дж.М.Кейнс [J.M. Keyenes], один из крупных мыслителей прошлого века, сказал: "Идеи экономистов и политических философов, правы они или нет, гораздо более могущественны, чем это обычно осознается. На самом деле вряд ли миром правит что-либо еще".

Одной из главных идей, положенных в основание российской реформы, сводилась к переносу в Россию западной, даже англо-саксонской, модели экономики.

 

 

Эта идея выводилась из, казалось бы, давно изжитого в просвещенном сознании примитивного евроцентристского мифа, согласно которому Запад через свои институты и образ жизни выражает некий универсальный закон развития в его наиболее чистом виде. Американские эксперты, работавшие в Москве, пишут: "Анализ экономической ситуации и разработка экономической стратегии для России на переходный период происходили под влиянием англо-американского представления о развитии. Вера в самоорганизующую способность рынка отчасти наивна, но она несет определенную идеологическую нагрузку - это политическая тактика, которая игнорирует и обходит стороной экономическую логику и экономическую историю России" [7]. Один из этих экспертов, М.Интрилигейтор [Michael D. Intriligator], предупреждает: "Запад должен осознать свою подлинную роль в провале "шоковой терапии".

 

 

Никаких шансов на успех такая реформа не имела. Народное хозяйство любой страны - это большая система, которая складывается исторически и не может быть переделана исходя из доктринальных соображений. Выбор за образец для построения нового общества России именно Соединенных Штатов Америки - страны, созданной на совершенно иной, нежели в России, культурной матрице - не находит никаких рациональных объяснений. Трудно сказать, какие беды нам пришлось бы еще испытать, если бы у реформаторов действительно хватило сил загнать нас в этот коридор.

 

 

Сама доктрина превращения советского хозяйства в рыночную экономику западного типа была утопией у одних и блефом у других. Начиная с конца XIX века российские экономисты и управленцы все ближе подходили к выводу, что такая экономика в России невозможна уже в силу климатических условий и огромных расстояний - слишком велики издержки на жизнеобеспечение и транспорт, слишком мал прибавочный продукт и капиталистическая рента.

 

 

Английский либеральный философ Дж. Грей [John Grey] пишет то, что знали и основоположники современной русской культуры, и подавляющее большинство граждан СССР: "Значение американского примера для обществ, имеющих более глубокие исторические и культурные корни, фактически сводится к предупреждению о том, чего им следует опасаться; это не идеал, к которому они должны стремиться. Ибо принятие американской модели экономической политики непременно повлечет для них куда более тяжелые культурные потери при весьма небольших, чисто теоретических или абсолютно иллюзорных экономических достижениях" [8].

 

 

Дело вовсе не в идеологии, речь идет об исторически заданных ограничениях для выбора модели развития. К. Леви-Стросс [Claude Levy-Strauss] сказал, что "Запад создал себя из материала колоний". Из этого следует, например, что колонии уже никогда не могут пройти по "столбовой дороге" через формацию западного капитализма, поскольку их "материал" пошел на строительство Запада. В них создается особая формация "дополняющей экономики", так что центр и периферия на деле составляют одно связанное из двух разных подсистем целое, формацию-кентавр.

 

 

Советская хозяйственная система, не имея доступа к "материалу колоний", на деле показала более высокие, чем капитализм, возможности развития производительных сил, но экономическая наука не позволила нам этого понять. Не позволила она нам увидеть и того факта, что Россия вынуждена была идти иным путем, нежели западный капитализм, и на его путь перескочить не может. Не из кого ей делать вторую часть "кентавра".

 

 

Историк Фернан Бродель [Fernand Braudel], изучая потоки ресурсов в период становления капитализма в Европе, так сформулировал этот абсолютный и жесткий критерий: "Капитализм вовсе не мог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда". При этом очевидно, что в силу исторических обстоятельств Россия не имеет источников услужливой помощи чужого труда. Следовательно, в реальных условиях России капитализм западного типа несовместим с жизнью общества. Тот, кто уповает на возможность устройства в России рыночной экономики западного типа, должен или отвергнуть проверенный опытом постулат Броделя, или сообщить, какие источники услужливой помощи чужого труда может сегодня заполучить Россия.

 

 

Можно говорить о рациональности неолиберализма - в рамках специфической культуры Запада и его экономической реальности. Но это вовсе не значит, что постулаты и доводы неолиберализма являются рациональными и в существенно иной реальности, например, в России. Даже напротив, перенесение их социальной модели в иную экономическую и культурную среду практически наверняка лишает "их" обоснование рациональности. Это - почти очевидное элементарное правило.

 

 

К.Леви-Стросс, изучавший контакты Запада с иными культурами, писал в книге "Структурная антропология": "Тpудно пpедставить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться обpазом жизни дpугой, кpоме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого пеpеустpойства могут повести лишь к двум pезультатам: либо дезоpганизация и кpах одной системы - или оpигинальный синтез, котоpый ведет, однако, к возникновению тpетьей системы, не сводимой к двум дpугим". Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии, и в Китае. Такую дезоpганизацию и кpах мы видим сегодня в Российской Федерации.

 

 

Неолиберализм исходит из механистической картины мира, а в российском "неолиберальном" обществоведении механицизм и "рыночный" детерминизм приобрели характер фундаментализма. Кроме того, ликвидация "цензуры" советской идеологии освободила в сознании российских неолибералов такие темные и даже архаические силы, что произошел откат в методологических и ценностных установках, которого мало кто мог ожидать. Зачастую это даже не откат, а "прыжок в сторону" от привычных культурных норм. Речь, конечно, не обо всей экономической науке, а о ее официально утвержденной и доминирующей части. Общие признаки "нового мышления" этих российских экономистов - отсутствие логики и полная оторванность от реальной жизни, радикальный стихийный идеализм.

 

 

Опасность для России, да и для многих других стран, заключается в том, что этот идеализм, механицизм и рыночный фундаментализм буквально нагнетается из авторитетных кругов самого Запада. Дж. Грей пишет: "Ожидать от России, что она гладко и мирно примет одну из западных моделей, означает демонстрировать вопиющее незнание ее истории, однако подобного рода ожидания, подкрепляемые подслеповатым историческим видением неолиберальных теоретиков, в настоящее время лежат в основе всей политической линии Запада".

 

 

Хотя "подслеповатые неолиберальные теоретики" упоены своей видимой победой и глупо выглядели бы сегодня советы, которые им могут дать русские, но вскользь заметим, что в эпоху глобализации опасно создавать столь глубокий и столь длительный кризис, который создан в России, даже если ненависть к ней до сих пор жива. Яд от чужого кризиса распространяется по неизученным каналам, и западное общество может не иметь против него иммунитета - тем более, что очень многие институты Запада находятся сейчас далеко не в лучшем состоянии. Хаос, организованный неолиберальной реформой в России, может трансформироваться в новые формы хаоса, текущего на Запад.

Анализируя причины краха неолиберальной реформы в России, мы должны понять природу "гибридизации" западного и туземного сознания, которая порождает синергическую интеллектуальную конструкцию, доводящую травмирующие свойства любой реформы до состояния абсурда, несовместимого с жизнью общества. Таков был в России абсурд утопии свободного рынка.

 

 

Фундаментальный замысел реформы заключался в переводе всех сторон жизни в России на рыночные отношения. Эта утопия недостижима нигде в мире, в России же она убийственна и ее реализация неминуемо повлекла бы физическую гибель значительной части населения.         На эти вполне корректные, академические указания ни политики, ни их западные советники просто не отвечали - они делали вид, будто всех этих трудов русских экономистов, географов, социологов, начиная с XIX века, просто не существует. В самой России на высказывание мнений, противоречащих доктрине реформ, была наложена жесточайшая цензура, по сравнению с которой советская идеологическая цензура показалась бы предельно либеральной. Даже почтенным иерархам экономической науки (например, академикам Д.С.Львову, Н.Я.Петракову или Ю.В.Яременко) был закрыт доступ к трибуне, так что их рассуждения в узком кругу специалистов превратились в "катакомбное" знание. Более того, цензура накладывалась и на иностранных экспертов, которые выражали, даже в самых корректных терминах, сомнение в доктрине реформ. Когда в России вышла книга "Реформы глазами американских и российских ученых" (М., 1996), то в США "не рекомендовали" американским ученым, включая Нобелевских лауреатов, поехать в Москву на презентацию этой книги.

Американские эксперты А.Эмсден [A. Emsden] и др. пишут в своем докладе: "Тем экономистам в бывшем Советском Союзе и Восточной Европе, которые возражали против принятых подходов, навешивали ярлык скрытых сталинистов". В те годы этот ярлык означал занесение человека в черный список и был едва ли не опаснее, чем ярлык "фашиста".

 

 

Дж.Гэлбрейт [John Galbraith] сказал об этих планах российских реформаторов откровенно: "Говорящие - а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь - о возвращении к свободному рынку времен Смита не правы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не могло бы выжить" ("Известия", 31 янв. 1990).

 

Психическое отклонение клинического характера - вот как воспринимался замысел реформы в России видными западными специалистами, не имеющими причин лгать!

В 1996 г. американские эксперты, работавшие в РФ (А.Эмсден и др.), были вынуждены признать:  Политика экономических преобразований потерпела провал из-за породившей ее смеси страха и невежества". Страх - понятная эмоция антисоветских ренегатов. Но почему этот параноидальный страх не был обуздан разумом западных экспертов, которые были поводырями ренегатов? Ведь им за это платили огромные деньги. Чье невежество "породило" политику реформ в России? Профессоров Гарвардского университета? И разве это невежество изживается сегодня? Либеральная экономическая теория описывает очень специфический тип хозяйства, в котором главным механизмом координации усилий и разделения труда является рыночный обмен в форме купли-продажи. Существуют, однако, типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются - так, что все участники пользуются созданным сообща целым. К такому типу относится семейное хозяйство, которое даже в США составляет около 1/3 всей хозяйственной деятельности в стране. Этот тип хозяйства для определенного класса целей экономически исключительно эффективен - замена его рыночными отношениями невозможна. К этому же типу хозяйства относилось и советское плановое хозяйство. Именно сложение ресурсов без их купли-продажи позволило СССР после колоссальных разрушений 1941-1945 гг. очень быстро восстановить хозяйство. В 1948 г. СССР превзошел довоенный уровень промышленного производства - можно ли это представить себе в нынешней рыночной России?

 

 

В советском хозяйстве мы имели малоизученный предмет, к которому образованный человек просто обязан был подойти с вниманием и осторожностью. Но этого не случилось в 80-е годы, этого нет и сейчас. Как же нам искать выход из кризиса? Мы же не знаем, что разрушали, разрушили или нет, можно ли вообще на этих руинах строить т.н.  рыночную экономику".

 

 

А.Н.Яковлев сказал в мае 1991 г.:  Серьезный, глубокий, по-настоящему научный анализ брежневизма - точнее, периода 60-х - середины 80-х годов - еще впереди, его даже не начинали"[9]. Если так, то какое же право имел академик Яковлев давать категорические оценки советскому обществу за целый исторический период и даже требовать его радикальной переделки! Ведь сначала он обязан был изучить объект реформы, провести его "серьезный, глубокий, по-настоящему научный анализ". Какая безответственность!

 

 

Отличие советского хозяйства от того, что мы видим сегодня, составляет как бы загадку, которую в интеллигентной среде избегают даже формулировать. Сейчас всё, кроме денег, у нас оказалось  лишним" - рабочие руки и даже само население, пашня и удобрения, скот и электрическая энергия, металл и квартиры. Все это или простаивает, или продается по дешевке за рубеж, или уничтожается. А в СССР всякое производство было выгодным, всякий клочок годной земли использовался. Росло общее недовольство тем, что бюрократические нормы мешают работать.

 

 

Это значит, что для обеспечения труда сырьем и инструментами находились средства. Денег хватало и на вполне сносное потребление, и на огромную по масштабам науку (одну из двух имевшихся в мире научных систем, охватывающих весь фронт фундаментальной науки), и на военный паритет с Западом - и даже на дорогостоящие  проекты века". Никому и в голову не могло прийти, что шахтеры могут голодать, а академики кончать жизнь самоубийством из-за того, что голодают их подчиненные ученые-ядерщики.

 

 

И при всем этом за 1980-1985 гг. размеры ежегодных капиталовложений в СССР возросли на 50% (а на Западе совсем не выросли). Если бы мы сейчас мысленно  вычли" эти инвестиции из нашего хозяйства, вообразили бы, что СССР уже за десять лет до реформы стал вести себя, как ельцинская РФ, то сегодня страна была бы уже экономическим трупом.

 

 

За годы реформы без войны, из благополучного состояния страну привели на грань катастрофы. Положение тяжелее, чем нам кажется по внешним показателям. Мы проедаем последнее из того, что накопило предыдущее поколение. Мы питаемся телом убитой советской системы. Оно огромно, но оно - ресурс невозобновляемый. И он подходит к концу.

Из опыта разрухи на нашей земле видно: попытка втиснуть Россию в периферию западной хозяйственной системы - утопия, которая уже привела к огромным страданиям большинства народа. Пусть те, кто способствует этой утопии, положит на чаши весов все обещанные ими блага - и горе сотни миллионов людей. И ведь те страдания, которые уже выпали на долю нынешнего поколения, это лишь ничтожная часть того, что ударит по детям и внукам. Но стремления понять и объяснить чрезвычайную разницу двух хозяйственных систем в среде либеральных экономистов не видно - ни в России, ни на Западе. Как будто они не считают себя обязанными думать и не несут никакой ответственности за дела, которые творят. Реформаторы и их западные наставники убили хозяйственный организм, а строения его не знают. И всякие ссылки на реформы Тэтчер, у которой якобы учился Чубайс, на приватизацию лавочек и мастерских в Польше при Лехе Валенсе - ложь и издевательство над здравым смыслом. Никакого подобия это не имеет промышленности СССР, которая представляла из себя один большой комбинат.

Это невежество мы видим в каждом срезе реформы. Например, советский строй породил тип промышленного предприятия, в котором производство было неразрывно переплетено с поддержанием важнейших условий жизни работников, членов их семей и вообще  города". Это переплетение, идущее от традиции общинной жизни, настолько прочно вошло в коллективную память и массовое сознание, что казалось естественным.

 

 

Промышленное предприятие СССР не только не стало компанией, ориентированной на прибыль - оно даже не стало чисто производственным образованием. Оно было, как и община в деревне, центром жизнеустройства. Детский сад, поликлиника, дом отдыха, подсобное хозяйство, жилье, спортивный комплекс и т.д. - вот огромная социальная инфраструктура предприятия. Западные эксперты называют это "патологией нерыночной системы". Не будем обращать внимание на ругательный смысл, главное - признание этой реальности.

 

 

Ее и стали сразу же искоренять реформаторы по требованию западных экспертов. Наблюдение за попытками разорвать это переплетение, отделить производство от создания условий жизни позволило увидеть важную вещь, о которой мы не думали при советском строе. Соединение, кооперация производства с  жизнью" является источником очень большой и не вполне объяснимой экономии. Отопление бросовым теплом, отходящим при производстве электричества на теплоэлектроцентрали - один из примеров.

 

 

О социальных службах предприятий в России вышла целая книга экспертов ОECD. Из нее видно, насколько неадекватно они понимают экономическую суть советского предприятия, описывая его в понятиях рыночной экономики. Когда читаешь pекомендации экспеpтов, тpебующих ликвидиpовать "патологии советской системы", то кажется, что это писал людоед. Они признают, что разделение производства и социальных служб приведет к тяжелым страданиям людей, но требуют этого разделения, исходя из догм экономической теории.

 

 

Наконец-то надо признать, что сам выбор неолиберальной модели реформ в РФ означал радикальный отказ от тех демократических идеалов, которые поначалу обусловили в СССР поддержку перестройке. Как этого можно было не заметить? Большинство населения явно не поддержало постулаты реформы и ориентацию на западную модель экономики. Как показали опросы 1989-1990 гг., в сумме 63,5% опрошенных считали "самым ценным для СССР" опыт Японии и Китая, а 23% - опыт США.

 

 

Радикальный слом привычных форм жизнеустройства, предполагаемый программой МВФ, заведомо, теоретически, противоречил интересам большинства. Не случайно символами политики неолиберализма были Рейган, "железная леди" Тэтчер и Пиночет.

 

 

Как можно было, поддерживая приватизацию, то есть передачу национального достояния в руки небольшого меньшинства, ожидать демократизации общественной жизни? Это откат к пралогическому мышлению. Когда и где денежные тузы и олигархи были демократами? Если реформы в РФ и дальше будут идти по "либеральной" траектории, то ни о какой демократизации не может быть и речи - государство с неизбежностью будет становиться все более полицейским, разбогатевшая часть будет отделять себя от общества все более непроницаемыми сословными барьерами, а внизу будет господствовать преступность и идти архаизация жизни как единственный способ выживания. В меньшем масштабе, но достаточно отчетливо это проявилось и на Западе в ходе неолиберальной волны.

 

 

Дж.Грей как будто прямо обращается к западной интеллигенции, поддержавшей неолиберальную реформу в России: "Будет жаль, если посткоммунистические страны, где политические ставки и цена политических ошибок для населения несравнимо выше, чем в любом западном государстве, станут испытательным полем для идеологий, чья стержневая идея на практике уже обернулась разрушениями для западных обществ, где условия их применения были куда более благоприятными".

 

 

В своем стремлении как можно быстрее и необратимо ликвидировать сохранившиеся структуры советской экономической и социальной системы реформаторы и их западные консультанты породили латентный, но непримиримый конфликт с большинством населения России. В 1995 г. социологи ВЦИОМ, говоря об отношении населения к реформе, сделали вывод: "Динамика сознания элитных групп и массового сознания по рассматриваемому кругу вопросов разнонаправленна. В этом смысле ruling class постсоветской России - маргинален". Об этом знали американские консультанты российского "правящего класса" - и тем не менее считали себя демократами.

 

 

Говоpя о восприятии большинства, мы обязаны обратить внимание на выводы крупного международного социологического исследования "Барометр новых демократий", которое проводился начиная с 1991 г. во всех республиках СССР. В августе 1996 г. руководители проекта "Новый русский барометр" Р.Роуз [R. Rose] (Великобритания) и К.Харпфер [K. Harpfer] (Австрия) писали в отчете: "В бывших советских республиках практически все опрошенные положительно оценивают прошлое и никто не дает положительных оценок нынешней экономической системе" [10].

 

 

Если выражаться точнее, то положительные оценки советской экономической системе дали в России 72% опрошенных, в Белоруссии 88% и на Украине 90%.

Здесь мы говорим об экономике, но кризис является системным. Нельзя забывать, что деградация экономики идет на фоне огромных утрат в сфере образования, здравоохранения, науки - всех сторон общественной и личной жизни. Вот чем оборачивается для нас реформа - риском утраты самых драгоценных и незаменимых форм культуры. Каких трудов и жертв будет стоить народу России возрождение культуры, да и все ли мы сможем восстановить!

 

 

В ходе жестокого эксперимента над населением России, которым стала неолиберальная реформа, получен большой запас нового (во многом неожиданного) знания в области экономической теории. Именно когда ломают какой-то объект, можно узнать его внутреннее устройство и получить фундаментальное знание. Но этот миг короток. Знание, полученное при сломе советской экономики, практически не введено в научный оборот ни на Западе, ни в "незападных" странах. Его освоение затруднено и фильтром евроцентризма, и фильтром политических интересов. Если это знание, оплаченное страданиями миллионов жителей России, пропадет втуне, эту потерю будут оплачивать уже другие народы.

 

 

Разрушение государства

Нет в мировой истории злого дела, подобного перестройке - верховная власть убила государство своей страны! Минуло 20 лет с начала перестройки, надо вспомнить этот урок истории - в том числе интеллектуальной элите Запада, которая побуждала к этой безответственной программе российских адептов неолиберализма. Ведь подрыв государства и его главных функций заведомо ставил крест на возможности успешных реформ.

Сам Горбачев сегодня представляет себя бесстрашным Давидом, который сокрушил Голиафа: "Понимали ли те, кто начинал, кто осмелился поднять руку на тоталитарного монстра, что их ждет? Понимали ли они масштаб того, на что они идут?"

Кстати, а что их ждет? Разве кого-нибудь распяли или бросили в темницу за их дела? Все эти герои как сыр в масле катаются. Да еще и издеваются над своими бывшими подданными. Не было на Земле верховного правителя, который говорил бы такое о своем государстве, которому он присягал на верность и которое сам погубил: "Мои действия отражали рассчитанный план, нацеленный на обязательное достижение победы+ Несмотря ни на что, историческую задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул"!

 

 

Ненависть к государству и его собственности у Горбачева и его экономистов поражает. Она носит характер паранойи, как будто им видятся черти и демоны. Рассуждения на эту тему совершенно нелогичны - а ведь в советниках у них были видные западные интеллектуалы!

Вот, например, утверждение М.С.Горбачева: "Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра"[11].

 

 

Мыслимо ли такое слышать от главы государства! Но главное - его логика. Почему государство, обладая собственностью, становится "монстром"? При каком количестве собственности оно превращается в монстра и почему? А почему не монстр частная корпорация "Дженерал электрик", собственность которой побольше, чем у многих государств? И почему, если собственность государственная, то человек "поставлен в полную материальную зависимость от государства" - а, например, не от своего труда? В чем это выражается? Чем в этом смысле государственное предприятие хуже частного предприятия? В большинстве жизненно важных отношений оно для работников как раз намного лучше, это подтверждается и логикой, и практикой. Поэтому повсюду на Западе работники выходят на демонстрации против приватизации их предприятий. Все эти высказывания Горбачева - гипостазирование, фантазии, не имеющие реального смысла.

Нагнетая ненависть к государству, Горбачев вытаскивает из нафталина старый троцкистский тезис об "отчуждении" советского работника от собственности: "Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее - это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине".

Все это - примитивная схоластика, имеющая целью подавить разум человека потоком слов. Почему же люди, имевшие надежное рабочее место на предприятии и широкий доступ к культуре (в том числе к изобретательской деятельности), становились "отчужденными от самодеятельности и творчества"? И эта глупость - кирпичик целого фантастического здания, выстроенного на ложных основаниях.

 

 

Горбачев заклинает, как шаман, страшный образ "приказов сверху". А как же иначе может жить человек - не в джунглях, а цивилизованном обществе? Как можно подрезать под корень организацию общества, которая сложилась за тысячелетия? "План, решение совета, указание райкома, сигналы светофора и так далее" - все это разные способы координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему же им не надо подчиняться? Почему, если ты следуешь обдуманному плану действий, ты становишься "винтиком в этой страшной машине"? Да ведь это бред параноика или политического жулика - как могла западная интеллектуальная элита этого не видеть! Как она могла столько лет поддерживать верхушку советской номенклатуры, которая тянула в пропасть 300 миллионов человек! Как она могла поддерживать пропаганду безработицы, которая велась в терминологии жесткого социального расизма!

 

 

За период ельцинизма государство России было изуродовано и действительно приобрело некоторые монструозные черты. Первая из таких черт - коррупция. Это коррупция нового для России типа, коррупция "гибридного" общества, в котором культ денег либерального рынка соединился с архаичными способами самоорганизации преступных сообществ. Наверх поднялось дно советского общества. Условия для этого создала философия и практика реформаторов начала 90-х годов. Тогда наверх поднялась целая каста "идеологов коррупции", вплоть до декана экономического факультета МГУ Г.Попова, прославлявшего взятку.

Страна попала в порочный круг - коррумпированная часть государственного аппарата развращает еще здоровую часть чиновничества быстрее, чем удается "вылечивать" пораженные участки. Коррупция превращается в самовоспроизводящуюся систему и вырабатывает механизмы, автоматически разрушающие те защитные силы, которые может собрать для борьбы с нею государство и общество. Пораженная коррупцией часть чиновничества смыкается с преступным миром, чтобы сообща и целенаправленно растлевать, подкупать и подчинять как раз те органы государства и общества, что должны обеспечивать их безопасность - судебную систему и прокуратуру, органы госбезопасности, прессу и представительную власть. Возникает организованная преступность, которая параллельно с государством создает свою, теневую псевдо-государственность.

К настоящему времени все "институты коррупции" созрели настолько, что она уже задает особый тип жизни, создает в России параллельную "воровскую цивилизацию". Можно сказать, что в "рыночной России" возникла коррупция как особая общественно-экономическая формация, не описанная ни в каких учебниках. Марксист бы сказал, что возникли небывалые производственные отношения, определяемые не господством капитала, а его сращиванием с госаппаратом в единую систему, связанную круговой порукой коррупции.

 

 

Коррупция приобрела международное измерение. Коррумпированные политики и чиновники на верхних этажах власти создают всемирную "серую зону" - преступный интернационал, где и принимаются самые важные решения по выгрызанию пространства нашей жизни.

Это - историческая ловушка. Если в начале реформы коррупция была инструментом разрушения советского государства и советского общественного строя, то уже с середины 90-х годов этот выпущенный демократами из бутылки джинн не просто стал жить своей жизнью, он стал всем диктовать свою волю. Если питательной средой коррупции вначале был целенаправленно созданный командой Горбачева-Ельцина экономический и духовный кризис, то теперь уже коррупция стала движущей силой этого кризиса - она его выращивает как свою питательную среду. Без чрезвычайных мер из этой ловушки уже не вырваться, и чем дольше мы в этой яме сидим, тем страшнее будут эти меры.

 

 

Второе, менее страшное, но не менее тотальное изменение государства - безудержный рост раковой опухоли бюрократии при безудержном же падении ее квалификации и ответственности. Тут проявилось странное болезненное свойство всего антисоветского проекта: любой дефект советского государства, на который направляли огонь своей критики либеральные интеллектуалы в СССР и на Западе, после уничтожения Советского Союза вдруг как будто вырывался на волю в зверском обличии и в невиданном размере. Уже не как дефект, а как активное, организующее зло.

 

 

Так, говорилось, что советское государство отягощено разбухшим бюрократическим аппаратом. И это казалось правдой. Но это была заведомая неправда при сравнении с тем, что произошло в антисоветском государстве. В государственном аппарате управления всего СССР было занято 16 млн. человек. Около 80% его усилий было направлено на управление народным хозяйством. Сегодня в государственном аппарате России 17 млн. чиновников. Хозяйством государство теперь не управляет (90% его приватизировано), а населения в РФ вдвое меньше, чем в СССР. В результате реформы произошло десятикратное "разбухание" чиновничества относительно его функций!

 

 

То, что сотворила с государством неолиберальная реформа - лишь один из множества ее типичных аспектов. Здесь, как и в других аспектах, видна ее философская и духовная матрица. Она несовместима с общей рациональностью и этикой! Еще страшнее другое. Мир наблюдал, как в элите большой страны происходил распад всех устойчивых интеллектуальных конструкций, возникал мыслительный и нравственный хаос, на арену выходил дремучий, тупой социал-дарвинизм. И западные либералы, социал-демократы и даже значительная часть европейских коммунистов этому аплодировали. Это колоссальный провал западной культуры, страшный откат от норм и идеалов Просвещения.

 

 

В ходе перестройки произошло быстрое изменение мировоззрения и социально-философских представлений той части советской элиты, которая была ответственна за разработку и реализацию программы реформ. Во многом это было вызвано интенсивным интеллектуальным взаимодействием с западными коллегами неолиберального направления.

Эта культурная мутация, которая стала одной из причин глубокого кризиса, стала важным экспериментом в сфере общественного сознания и уже вошла в историю как достойное изучения явление культуры. Замечателен и тот парадоксальный, но регулярно повторяющийся в истории факт, что в туземной элите под давлением ее западных наставников происходит культурный регресс, сдвиг к антирационализму, назад от европейского Просвещения. Опыт великих реформаторов, проложивших в ХХ веке пути модернизации (Ленин, Сунь Ятсен, Ганди), показал, что успешно перенять опыт Запада можно только сохранив духовную и культурную автономию от него.

 

 

Антисоветские реформаторы России, напротив, стали эпигонами Запада - и тем самым, как ни парадоксально, изменили идеалам и рациональности Просвещения. В целом сообщество российских экономистов-"рыночников" приняло представление о мире и человеке, основанное на социал-дарвинизме, что противоречит всей культурной траектории России.

 

 

Это проявилось прежде всего в крайнем, доходящем до абсурда натурализме, и он был сразу распространен на экономику. Поразительно, как с помощью идеологии неолиберализма удалось замечательным образом стереть в сознании образованных людей вполне очевидную вещь - экономика суть явление социальное, присущее только человеческому обществу. Это порождение культуры, а не явление природы. Были сломаны все интеллектуальные барьеры против натурализации экономики, которые так усердно выстраивали Макс Вебер и Кейнс.

Экономист, многолетний декан факультета экономики Московского университета Г.Х.Попов изрек в начале реформ: "Социализм пришел, как нечто искусственное, а рынок должен вернуться, как нечто естественное". Отметим его стыдливость - противопоставляя социализму капитализм, он заменяет это слово термином "рынок".

А.Стреляный, ведущий радио "Свобода", сказал уже в 2001 г.: "Всё советское народное хозяйство, от первого тракторного завода до последней прачечной, появилось на свет неестественным путём. Эти искусственные создания (артефакты) и существовать могли только в искусственной среде, что значит за счёт казны, а не потребителя".

 

 

Называть "естественным" завод, построенный "по указке потребителя, а не Госплана" - глупость. Это такой же "артефакт", могущий "существовать только в искусственной среде". Ну как могли европейские интеллектуалы столько лет слушать подобную чушь и поддакивать ей!

 

 

Придание обществу черт дикой природы - культурная болезнь Запада, давно осмысленная и во многом преодоленная. Казалось невозможным, чтобы она в конце ХХ века вдруг овладела умами элиты российской интеллигенции - ведь много предупреждений было сделано не только русскими философами, но и с самого Запада. Мы переживаем уникальный в истории культуры случай, когда элита интеллектуального сообщества выступает в идеологии как сила обскурантистская, антинаучная - под аплодисменты элиты Запада.

 

 

Если сравнивать советское "семейное" и западное "рыночное" хозяйство, то рыночная экономия тем более не является чем-то естественным и универсальным. Уж если на то пошло, естественным (натуральным) всегда считалось именно нерыночное хозяйство, хозяйство ради удовлетворения потребностей - потому-то оно и обозначается понятием натуральное хозяйство. Разве не странно, что образованные люди перестали замечать эту отраженную в языке сущность.

Давно, с начала ХХ века стало понятно, что капитализм (рыночная система) - это особая, уникальная культура. Совмещение ее с иными культурами - огромная и сложная проблема. Наши реформаторы и пошедшая за ними часть интеллигенции эту проблему просто игнорировали.

 

 

Модный российский экономист В.Найшуль даже пишет статью под красноречивым названием "Ни в одной православной стране нет нормальной экономики". Если вдуматься, то это просто нелепое утверждение. Православные страны есть, существуют иные по полторы тысячи лет - почему же их экономику нельзя считать нормальной? Разве не странно, что экономисты считают нормальной экономику Запада - недавно возникший тип хозяйства небольшой по населению части человечества?

 

 

Дж. Грей писал об откате к "пещерному" либерализму: "Реальная опасность палеолиберальной мысли и политики во всем многообразии их форм заключается в непонимании их адептами того обстоятельства, что рыночные институты живы и прочно стоят на земле только до тех пор, пока они встроены в контекст культуры обществ, чьи потребности они призваны удовлетворять".

 

 

Через призму социал-дарвинизма стали реформаторы видеть человека. Право на жизнь (например, в виде права на труд и на жилье) стало ставиться под сомнение - сначала неявно, а потом все более громко. Положение изменилось кардинально в конце 80-х годов, когда это отрицание стало основой официальной идеологии. Пресса довела эти модели до формул крайнего мальтузианства, но не пресса создает модели, она лишь заостряет идеи, высказанные научными авторитетами.

 

 

В Верховном Совете СССР видный ученый Св. Федоров так выступал за приватизацию: "Природа дала животным зубы и когти. А для предпринимателя зубы и когти - частная собственность. Когда мы ее получим, мы будем вооружены". В прессе же обычным делом стали абсурдные заявления в духе социал-дарвинизма. Вот высказывание (1988 г.) одного из первых крупных советских бизнесменов Л.Вайнберга:  Биологическая наука дала нам очень необычную цифpу: в каждой биологической популяции есть четыpе пpоцента активных особей. У зайцев, у медведей. У людей. На западе эти четыpе пpоцента - пpедпpиниматели, котоpые дают pаботу и коpмят всех остальных. У нас такие особи тоже всегда были, есть и будут".

 

 

Та часть российского общества, которая объединилась на платформе неолиберальной реформы, приобрела сознание новой высшей расы ("новые русские"), которые имеют право и даже обязаны эксплуатировать низшую расу к ее же собственной пользе. Теорию деления человечества на подвиды, ведущие внутривидовую борьбу, развивали видные социологи, идея "генетического вырождения" советского народа была общим фоном множества суждений, и никто из сообщества западных экономистов не указал на нелепости, которые нагромождали энтузиасты этой идеи.

 

 

Экономисты российской реформы исходили из принципов методологического индивидуализма и брали homo economicus как стандарт для модели человека. В целом весь дискурс господствующего меньшинства сообщества экономистов России стал проникнут биологизаторством, сведением социальных и культурных явлений к явлениям животного мира. В целом ряде выступлений социал-дарвинизм реформаторов доходил до жесткого социального расизма.

 

 

Для этого дискурса было характерно систематическое замалчивание той социальной цены, которую должны были заплатить граждане в ходе реформы. Экономисты выступили авторами и исполнителями огромного подлога, обеспечив тотальную дезинформацию тех трудностей, которые должны были выпасть на долю общества, лишив его, таким образом, свободы волеизъявления. Иными словами, они выступили как орудие манипуляции общественным сознанием со стороны корыстно заинтересованного меньшинства.

 

 

Под демократическими лозунгами к власти в России пришло меньшинство с крайне антидемократическими взглядами. Поскольку массовое сознание в позднем СССР было проникнуто глубоким, хотя и не вполне "европейским", демократизмом, это вызвало тяжелый культурный шок - люди сами привели к власти эту новую элиту, а она, как оказалось, исповедовала социальный расизм.

 

 

Если бы режим России следовал нормам буржуазной демократии, то курс реформ Гайдара никак бы не прошел. Созыв за созывом (начиная с 1989 г. до 1999 г.) парламент этот курс отрицал, опрос за опросом показывал, что большинство населения этой реформы не приемлет. После краха СССР в сообществе экономистов сложилась компактная господствующая группа, объединяющей силой и ядром идейной основы которой является антисоветизм. У нее развито мессианское представление о своей роли как разрушителей "империи зла". Видный идеолог перестройки О.Лацис так писал о реформе: "Когда больной на операционном столе и в руках хирурга скальпель, было бы гибельно для больного демократически обсуждать движения рук врача. Специалист должен принимать решения сам. Сейчас вся наша страна в положении такого больного". В рамках демократического мышления заявление О.Лациса чудовищно. Ведь у страны не спросили согласия на операцию, ее просто связали, повалили и изрезали - обманув и в отношении диагноза, и в отношении запланированного исхода.

 

 

Во время перестройки видные экономисты (Н.П.Шмелев, С.С.Шаталин) и социологи стали открыто пропагандировать безработицу - с нарушением норм рациональности и этики. В экономику, где была достигнута полная занятость, они призывали искусственно ввести вирус тяжелой социальной болезни.

Т.И.Заславская писала в важной статье 1989 г.: "По оценкам специалистов, доля избыточных (т.е. фактически не нужных) работников составляет около 15%, освобождение же от них позволяет поднять производительность труда на 20-25%. Из сопоставления этих цифр видно, что лишняя рабочая сила не только не приносит хозяйству пользы, но и наносит ему прямой вред... По оценкам экспертов, общая численность работников, которым предстоит увольнение с занимаемых ныне мест, составит 15-16 млн. человек, т.е. громадную армию... По данным опроса, 58% людей считают, что безработица в СССР недопустима,.. мнение о том, что безработица необходима для более эффективного хозяйствования, поддерживает всего 13%"[12].

 

 

Мнение большинства для российских "демократов" несущественно, и массовую безработицу в России они сделали реальностью. "Ненужных работников" столкнули на социальное дно, а "ненужных людей" еще глубже. Но какова была аргументация! "Освобождение" от 15% ненужных работников, по расчетам, поднимает производительность труда на 20%. Нетрудно видеть, что объем производства при этом возрастает на 2%. И из-за этого ничтожного результата в одном показателе, который будет в десятки раз перекрыт потерями в целом, социолог предлагает превратить 15-16 миллионов человек в безработных!

Н.П.Шмелев придает доводам в пользу безработицы тотальный характер, доводя их до абсурда. Он пишет в 1995 г., что в России якобы имеется огромный избыток занятых в промышленности работников:  Сегодня в нашей промышленности 1/3 рабочей силы является излишней по нашим же техническим нормам, а в ряде отраслей, городов и районов все занятые - излишни абсолютно"[13].

 

 

Здесь вызванное утратой меры нарушение логики доведено до гротеска. Вдумайтесь в эти слова:  в ряде отраслей, городов и районов все занятые - излишни абсолютно". Как это понимать? Что значит  в этой отрасли все занятые - излишни абсолютно"? Что значит  быть излишним абсолютно"? Что это за отрасль? А ведь Н.П.Шмелев утверждает, что таких отраслей в России не одна, а целый ряд. А что значит  в городе N* все занятые - излишни абсолютно"? Что это за города и районы?

И ведь эта бредовая мысль о лишних людях России стала идеей-фикс академика, он ее повторяет где надо и не надо. В 2003 г. Н.Шмелев написал:  Если бы сейчас экономика развивалась по-коммерчески жестко, без оглядки на социальные потрясения, нам бы пришлось высвободить треть страны. И это при том, что у нас и сейчас уже 12 13% безработных. Добавьте к этому, что заводы-гиганты ближайшие несколько десятилетий обречены выплескивать рабочих, поскольку не могут справиться с этим огромным количеством лишних".

Господа экономисты и советники президентов, до чего же вы докатились!

 

 

Народное хозяйство, являясь частью национальной культуры, может быть подорвано даже без прямых политических действий (например, войны или реформы) - воздействием даже на самые тонкие и почти невидимые элементы культуры. Особое место в ней занимают символы. Они - отложившиеся в сознании образы вещей, явлений, человеческих отношений, которые приобретают метафизический смысл. Это часть оснащения нашего разума. Мир символов легитимирует жизнь человека в мире, придает ей смысл и порядок. Он упорядочивает также историю народа, страны, связывает ее прошлое, настоящее и будущее. Человек с разрушенным миром символов теряет ориентиры, свое место в мире, понятия о добре и зле.

Хозяйство имеет свой универсум символов и вне его просто не может существовать. В культуре России определенное символическое значение имели главные категории экономики - собственность и труд, богатство и деньги. Они были неразрывно связаны со всей системой символов, и их произвольное изъятие или подмена потрясали всю культуру. Кризис вызвала уже кампания по ликвидации священного смысла понятия земля, требование признать, что земля - не более чем средство производства и объект купли-продажи.

 

 

Образ национальной промышленности был тесно сцеплен в исторической памяти народа с образом Родины и ее безопасности. Проводя приватизацию, экономисты отвергали ее культурный смысл, даже издевались над тем, что советские заводы и фабрики были построены с чрезвычайными усилиями и жертвами прошлых поколений, буквально на их костях. Эти заводы, как и земля, имели символическое значение, обладали святостью. Насмешки над этим символом заложили в коллективное подсознание тяжелую ненависть к реформе.

 

 

Священным символом была и наука, национальная ценность России и особый храм русской культуры. Ее стали ликвидировать под пошлую песенку о нерентабельности. Пусть западные экономисты, которые советовали это российским реформаторам, знают, как это воспринималось русскими учеными. Один из недавно умерших крупнейших химиков России страдал оттого, что, будучи молодым солдатом Второй мировой войны, не погиб на фронте со своими сверстниками - и ему пришлось в старости видеть уничтожение замечательных лабораторий, созданию которых он посвятил полвека своей жизни.

 

 

Тяжелые последствия имела и манипуляция с символическим смыслом собственности. В русской культуре не было отрицания частной собственности, к ней относились рационально. Ее считали предметом общественного договора, который можно и нужно ограничивать человеческим законом. После 1920 г. ее ограничили, а в 80-е годы уже считали возможным вводить в хозяйство. И вдруг о собственности людям стали говорить с каким-то тоталитарным экстазом, требовать, чтобы советские люди поклонялись ей, как идолу. Архитектор перестройки А.Н.Яковлев поднял символ собственности на религиозную высоту: "Нужно было бы давно узаконить неприкосновенность и священность частной собственности".

Какой регресс мысли и чувства! Население собиралось спокойно и разумно освоить рыночные институты и частную собственность, и вдруг в России, среди культур, выросших из православия, ислама, иудаизма и буддизма, вылезает, как из пещеры, академик-экономист и заклинает: священна! священна!

 

 

В целом, идеологи реформы учинили в России разрушительный штурм символов. Они уничтожили совесть хозяйства и погрузили его в тяжелейший кризис. Разрушая символы, экономисты много сделали, чтобы устранить из экономики сами понятия греха и нравственности. Н.Шмелев писал: "Мы обязаны внедрить во все сферы общественной жизни понимание того, что все, что экономически неэффективно, - безнравственно и, наоборот, что эффективно - то нравственно". Здесь вывернута наизнанку формула соподчинения фундаментальных ценностей - эффективности и нравственности. Наркобизнес и поставка девушек в публичные дома Европы экономически эффективны? Значит, они нравственны. Эти экономисты ведут легитимацию не гражданского, а криминального общества.

Разрушение системы нравственных ориентиров наряду с социальным бедствием повлекло за собой в РФ взрыв массовой преступности. Ее жертвы, включая саму вовлеченную в преступность молодежь, ежегодно исчисляются миллионами - и это только начало нашего страшного пути. Ведь раскручивается маховик наркомании, который скоро сам создаст для себя двигатель - и остановить его будет очень трудно. Но ведь ко всему этому приложила свою руку элита мирового интеллектуального сообщества. Благодаря ее поддержке преступное сознание заняло господствующие высоты в экономике, искусстве, на телевидении. Рынок, господа! Культ денег и силы!

Что же теперь заламывать руки, ужасаясь детской преступности и "русской мафии". Помогли порно- и наркодельцам совершить культурную революцию, необходимую для слома советского жизнеустройства, так имейте мужество и силу увидеть последствия - это тоже норма рациональности.

 

 

Оборотной стороной социал-дарвинизма, разрушения "универсума символов" и иерархии нравственных ценностей стало создание в России системы потребностей, несовместимых с жизнью страны и народа. Последние 15 лет граждане России были объектом небывало мощной и форсированной программы по внедрению в их сознание потребностей западного общества потребления.

Начиная с середины ХХ века потребности стали интенсивно экспортироваться Западом в незападные страны через механизмы культуры. Разные страны по-разному закрывались от этого экспорта, сохраняя баланс между структурой потребностей и теми реально доступными ресурсами для их удовлетворения, которыми они располагали. Таким барьером, например, было закрыто крестьянство в России, а затем и советское общество. Крестьянину и в голову бы не пришло купить сапоги или гармонь до того, как он накопил на лошадь и плуг - он ходил в лаптях. Так же в середине века было защищено население Индии и в большой степени Японии.

 

 

При ослаблении этих защит происходит, по выражению Маркса, "ускользание национальной почвы" из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества, утратившие свой культурный железный занавес, можно "сравнить с идолопоклонником, чахнущим от болезней христианства".

Культурная защита СССР была обрушена в годы перестройки ударами идеологической машины. При этом новая система потребностей была внедрена не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении ресурсной базы для их удовлетворения. Это породило кризис сознания и быстрый регресс хозяйства - с одновременным распадом солидарных связей.

Когда идеологи и экономисты проводили эту акцию, они преследовали конкретные политические цели. Но удар по здоровью страны нанесен несопоставимый с этими целями - создан порочный круг угасания народа. Приняв вирус "потребностей идолопоклонника" при архаизации производства, население России получило реальный шанс "зачахнуть" едва ли не в подавляющем большинстве.

 

 

Выработать новый проект солидарного рационально мыслящего общества с полноценным универсумом символов - трудная задача, к которой нам не дают подступиться, в том числе используя авторитет западной науки.

 

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Динамика примерно 300 главных натурных экономических и социальных показателей России с 1970 по 2002 г. приведена в книге: С.Ю.Глазьева, С.Г.Кара-Мурзы и С.А.Батчикова "Белая книга. Экономическая реформа в России. 1991-2002 гг." (М., Алгоритм-ЭКСМО, 2004.

 

[2] Дж.Стиглиц. Глобализация: тревожные тенденции. М.: Мысль. 2003.

 

[3] Н.Петраков, В.Перламутров. Россия - зона экономической катастрофы. - Вопросы экономики. 1996,   3.

 

[4] Глазьев С.Ю. Геноцид. М.: Терра. 1998

 

[5] Т.И.Заславская. Новые данные о доходах россиян. - "Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения". М.: ВЦИОМ. 1995,   4, с. 11; М.Д.Красильникова. Кто на чем экономит. - Там же, 1996,   4, с. 37.

 

[6] "Независимая газета", 1998, 27 авг.

 

[7] А.Эмсден, М.Интрилигейтор, Р.Макинтайр, Л.Тейлор. Стратегия эффективного перехода и шоковые методы реформирования российской экономики. - Шансы российской экономики. Анализ фундаментальных оснований реформирования и развития. Вып. 1. М.: Ассоциация "Гуманитарное знание". 1996. С. 65-85.

 

[8] Дж. Грей. Поминки по Просвещению, М.: Праксис. 2003.

 

[9] А.Н.Яковлев. Муки прочтения бытия. Перестройка: надежды и реальности. М.: Новости. 1991. С. 24.

 

[10] Р.Роуз, Кр.Харпфер. Сравнительный анализ массового восприятия процессов перехода стран Восточной Европы и бывшего СССР к демократическому обществу. - "Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения". М.: ВЦИОМ. 1996,   4.

 

[11] М.Горбачев. Декабрь-91. Моя позиция. M.: Изд-во "Новости", 1992.

 

[12] Т.И.Заславская. Перестройка и социализм. - В кн. "Постижение. Перестройка: гласность, демократия, социализм". М.: Прогресс. 1989. С. 230-232.

 

[13] Н.П.Шмелев. Экономические перспективы России. - СОЦИС. 1995,   3.

С.Батчиков, С.Кара-Мурза

 

 

 

 

Сергей ТЕЛЕГИН

 

ПРОГНОЗ РАЗВИТИЯ СИТУАЦИИ В РФ

 

Тезисы

1. Состояние власти и государства

- Период хаоса и беспорядочного разрушения структур советской государственности (“ельцинизм”) закончился. В ближайшей перспективе будут преобладать два процесса: 1) Упорядоченное разрушение сохранившихся советских социальных, экономических и государственных структур (например, армии, образования) с переводом РФ, под давлением США, в состояние периферийной страны. 2) Деградация и разрушение больших систем жизнеобеспечения (например, ЖКХ) - процессы, которые власть стремится, но не может взять под контроль.

Оба эти типа процессов переплетаются и сочетаются.

- Неудача всего замысла реформы, если исходить из заявленных целей, очевидна. Однако отказ власти от коррекции курса реформ является открытым, принципиальным и реальным. Замысел реформ, реализация которого привела к разрушению хозяйства и социальной сферы, продолжает выполняться. Таким образом, не осталось никаких сомнений в том, что действительной целью реформ были именно те результаты, которые и достигнуты. Следовательно, речь никак не может идти об ошибках или некомпетентности бригады реформаторов как во времена Ельцина, так и Путина.

Оппозиция должна исключить из своих заявлений тезис об “ошибках и некомпетентности” власти. Говорить можно только о сознательной политике и сделанном верховной властью историческом выборе, который противоречит интересам большинства населения РФ.

- За первый срок президентства Путина произошла стабилизация на ряде направлений государственной политики и экономики. Имеет место прирост производства в ряде отраслей, в основном работающих на экспорт (добыча нефти, производство металлов, удобрений, некоторых видов машин и химических продуктов).

Отрицать эти изменения - ошибка. Видеть за ними поворот к выходу из кризиса - еще большая ошибка. Во-первых, “очаговое” (по территории и по отраслевой структуре) оживление производства является именно признаком превращения РФ в периферийный придаток метрополии, такие улучшения наблюдаются даже в колониях. Эти “очаги” не соединяются в систему и не оживляют народного хозяйства в целом. Даже напротив, рост добычи нефти и энергоемкого производства на экспорт подрывают энергетическую базу для восстановления народного хозяйства.

Кроме того, рост производства ограничен размерами простаивающих из-за кризиса производственных мощностей, часть которых стала загружаться после 1998 г. благодаря высоким ценам на нефть и удорожанию доллара. Мощности эти предельно изношены морально, они сильно сократились количественно за годы простоя. Их обновления не происходит, следовательно, потолок роста очень невысок.

В лучшем случае при нынешнем курсе стабилизация производства произойдет в ближайшие годы на уровне, при котором ни страна, ни население не могут выжить. Жизнь страны в настоящий момент иллюзорна, т.к. она питается ресурсами, сохранившимися от советской системы, но их запас иссякает.

- За последние годы власть и государство в целом полностью утратили функцию целеполагания. Утопические ложные цели Горбачева и Ельцина, создававшие хотя бы иллюзию смысла, полностью дискредитированы. Бригада Путина принципиально отказалась от выдвижения большой цели, большого “проекта”, перейдя к предложению ситуативных формальных задач (удвоить ВВП, построить вертикаль власти и пр.). Для российской государственности этот переход означает глубокий кризис власти, ее неспособность выполнить одну из главных своих функций - объединения народа для “общего дела”.

Другим признаком кризиса (и одновременно причиной углубления кризиса) является полная неспособность власти к рефлексии (то есть к анализу предыдущего этапа, собственных решений и действий) и к диалогу с обществом. Дело тут не в отсутствии гласности и откровенности - диалога и рефлексии нет внутри самого аппарата власти. Она является принципиально необучающейся системой.

В мировоззренческом, интеллектуальном и творческом плане та властная бригада, которую объективно смог собрать Путин, оказалась не на уровне стоящих перед РФ проблем.

- По причине вышесказанного, в РФ продолжается и даже начинает углубляться кризис легитимности власти. Тот факт, что он происходит при ее полной легальности и внешней политической стабильности, не меняет дела. Не сложилось общего убеждения, что власть в ее нынешней конфигурации с ее нынешним стратегическим курсом гарантирует выживание страны и народа. Это и означает, что данная власть нелегитимна (“не от Бога”), она является временным, переходным явлением и неизбежно будет заменена настоящей властью. Признаком такого состояния был постоянный резкий разрыв между тем, как население оценивало Путина с его символическими жестами, и правительство с его реальными делами.

Авторитет Путина (“кредит доверия”) базируется именно на преходящих, временных ресурсах - на эффекте контраста с Ельциным по параметрам имиджа (а не политического курса); на благоприятной экономической конъюнктуре, давшей части населения передышку в страданиях от кризиса; на символических ущемлениях наиболее одиозных фигур прежнего режима; на эффективных пропагандистских акциях. Этот ресурс иссякает, и его замены на что-то более основательное не предвидится. Напротив, процессы, подрывающие образ Путина и легитимность его власти (например, деградация ЖКХ и старение жилого фонда), имеют массивный и неумолимый характер. Достаточно какому-то из этих процессов приобрести лавинообразный характер, и кризис власти также станет обвальным (подобно кризису февраля 1917 г. или лета 1991 г.).

 

2. Результат реформ и развитие кризиса

Радикальная реформа происходит в СССР и РФ с 1987 г. - почти 20 лет. По своей глубине воздействия на общественный строй правильнее было бы считать ее революцией. В западной литературе часто говорится “номенклатурная революция” или “революция сверху”, в российской печати возникло понятие “революция регресса”. Поскольку в левой традиции слову революция придается символический положительный смысл как освободительному повороту, будем употреблять термин реформа.

Антисоветский поворот стал возможен при возникновении альянса внутренних политических сил в СССР с внешним противником СССР в холодной войне. Этот альянс сложился на основе договоренности о разделе “трофеев”. Завоеванием внешнего противника стала ликвидация СССР и социалистического лагеря с потенциальной возможностью установления “Нового мирового порядка”. Добычей внутренних антисоветских сил и их нейтральных (или даже “внутренне советских”) пособников стали общенародная собственность СССР, сбережения граждан, политическая власть и крайне дешевая рабочая сила. С этими завоеванными в ходе реформы ресурсами нынешнее господствующее меньшинство обустраивается в РФ и создает себе тылы для отступления на Западе.

Потери, которые при этом объективно понесло большинство населения СССР и РФ, колоссальны, хотя их субъективное восприятие людьми искажается посредством мощной манипуляции сознанием. Если исходить из масштабов этих потерь и их последствий для жизни людей, то правильно будет расценивать предыдущий этап реформ как гражданскую войну нового типа, в ходе которой организованное и поддержанное Западом меньшинство одержало победу и произвело захват необходимых для жизни страны и населения ресурсов. Побежденное большинство расплачивается за свою несостоятельность в этой войне.

Если на первом этапе (Горбачев и Ельцин) основанием для кризиса были непосредственные военные действия (разрушение несущих конструкций жизнеустройства страны - производства, культуры, государственности и социальной сферы), то на нынешнем этапе развитие кризиса предопределяется тем, что “победители” не пошли на мирные переговоры с населением и мирный договор не заключен. Страна живет в состоянии неустойчивого перемирия, которое обычно устанавливается на оккупированных территориях. Реформы не поддержаны и не могут быть поддержаны населением, оно лишь приспосабливается к ним в рамках пассивного сопротивления, в том числе с массовым использованием антисоциального и преступного поведения (вандализм, хищения, насилие).

Никаких шансов на воссоединение расколотого общества на основе принятия нынешней реформы нет, как нет шансов и на подавление “молекулярного” сопротивления этой реформе. Кризис развивается в новых формах и с новой динамикой. Его исход предопределен тем, что в рамках принятого курса реформ оказалось невозможно “послевоенное восстановление”, а свернуть с этого курса властная бригада В.В.Путина по ряду причин сама не в состоянии (независимо от субъективных желаний отдельных членов этой бригады).

При описании ситуации лучше исходить из разумного предположения, что, захватив собственность и произведя в достаточной степени демонтаж советской политической системы, нынешнее господствующее меньшинство было заинтересовано в создании стабильного общественного порядка, пригодного хотя бы для существования самого этого меньшинства на завоеванной территории. Иными словами, у реформаторов имелась, помимо разрушительной, некоторая конструктивная программа.

Действительно, эта программа, хотя и изложенная туманно, сводилась к тому, чтобы переделать главные системы жизнеобеспечения страны, сложившиеся в советское время, на новых (“рыночных”) основаниях, по “новым чертежам”. Это и стало бы возникновением нового порядка, нового “общественного строя”.

Эта конструктивная программа реформаторов базировалась на ряде фундаментальных ошибок и неверных предположений. Вследствие этого она изначально была обречена на провал. К тому же затянувшийся этап разрушения привел к исчерпанию унаследованных от СССР ресурсов, так что конструктивная программа осталась без средств.

К настоящему моменту можно констатировать почти очевидный провал планов по перестройке на рыночных основаниях сложившихся в РФ промышленных и сельскохозяйственных предприятий, жилищно-коммунального хозяйства, энергетической и транспортной систем, образования и здравоохранения. Очень слабы или недопустимо расточительны вновь созданные рыночные системы финансов и торговли, до сих пор не удается создать новую, контрактную армию взамен почти ликвидированной Советской армии. Не перестроены, а всего лишь предельно ослаблены советские МВД и службы госбезопасности.

Таким образом, нового жизнеспособного общественного строя в ходе реформы установить не удалось - страна живет использованием старых советских систем, которые сама же власть продолжает разрушать. Это создало порочный круг кризиса, который уже приобрел характер исторической ловушки. Из него нет выхода без революции.

 

3. Динамика главных угроз для страны и народа

В обществе господствует ощущение неустойчивости нынешней жизни и назревания целого ряда угроз - при неспособности власти эти угрозы блокировать. Субъективное восприятие угроз и рисков в разных социальных группах различно, “карта страхов” населения подвижна и подчиняется сигналам телевидения. В то же время общая структура перечня ощущаемых угроз довольно устойчива. Если отставить в сторону внешнеполитические угрозы, то этот перечень сводится к следующему.

- Угроза дальнейшего обеднения основной массы населения.

Система распределения собственности и доходов, созданная в ходе реформы, не позволяет в достаточной мере финансировать государство, даже его абсолютно необходимые функции. При нынешнем курсе реформ единственным источником, из которого еще можно получить дополнительные средства, являются доходы благополучного большинства населения. Поэтому все актуальнее становится опасность новой большой программы правительства по потрошению карманов “среднего класса” и пенсионеров. Первой ласточкой стало введение обязательного страхования личных автомобилей, которое изъяло у населения около 5 млрд. долларов. На подходе гораздо более крупномасштабные изъятия.

Главный механизм будущих поборов - реформа ЖКХ. Расходы по содержанию этой отрасли хозяйства, возлагаемых целиком на население (при иллюзорных дотациях крайне бедной его части), составляют колоссальную сумму. Она еще резко увеличится после вступления в ВТО и неизбежного повышения тарифов на газ и электроэнергию до мирового уровня. Эти обязательные выплаты каждой семьи существенно снизят благосостояние населения. Еще более мощным ударом по нему станет введение обязательного страхования жилья (по первоначальным расчетам, его ставки должны были составить 2% рыночной стоимости жилья в год, затем они были подняты в планах правительства до 3%).

- Общее обеднение государства и населения, не позволяющее содержать главные системы жизнеобеспечения.

Это угроза всеобъемлющая, она касается всех сторон жизни современного цивилизованного общества. Эта угроза реализуется быстро, что выражается в прогрессирующей архаизации жизни все большей части населения. Разница лишь в том, что утрата одних благ цивилизации (например, электричества или отопления) гораздо нагляднее и болезненнее, чем утрата других (например, образования или здравоохранения).

Судя по динамике разных процессов, ранее всего перейдет в критическую стадию невозможность государства и населения содержать в дееспособном состоянии ЖКХ - и прежде всего водоснабжение и отопление. В городской среде наиболее опасен кризис водоснабжения (канализации), в связи с чем государство и местные власти идут в настоящее время на большие внешние заимствования на ремонт водопроводов. Эта мера несоизмерима с масштабом угрозы и сопряжена с большими отложенными издержками (города не смогут расплатиться).

Гораздо быстрее идет разрушение системы теплоснабжения, и расходы на то, чтобы остановить этот процесс, настолько велики, что их нельзя покрыть за счет внешних займов. Ввести эти расходы в платежи населения за услуги ЖКХ также нельзя, т.к. они слишком велики, государство ремонтировать теплосети также отказалось. Угроза массового отказа теплоснабжения не блокируется даже в малой степени. По оценкам Госстроя (начало 2004 г.) только для стабилизации состояния в ЖКХ требуются разовые затраты в размере 5 триллионов руб. или 160 млрд. долларов.

Лавинообразный характер приобрело после 1999 г. старение жилого фонда и переход его в категорию ветхого и аварийного. Причиной этого стало почти полное прекращение с 1992 г. плановых капитальных ремонтов, и в настоящее время государство уже не в силах остановить этот процесс. Реально эта угроза не блокируется и никаких разумных мер не планируется, хотя власти обязаны отселять жителей из аварийных домов.

- Деградация производственной базы страны при новой системе хозяйства.

По целому ряду причин новые собственники производственных предприятий и новая государственная система не могут содержать всю систему предприятий в дееспособном состоянии и эффективно их использовать. Это стало очевидным уже на втором этапе реформы, после 1992 г., что и привело к параличу производства и массовой распродаже новыми собственниками основных фондов и оборудования по цене металлолома.

После 1999 г. происходит частичное оживление производственной системы, но уже не в виде целостного народного хозяйства, а в виде анклавов более или менее современной промышленности с угасанием и архаизацией остальной части хозяйства. Инвестиции в производственную базу и инфраструктуру столь малы, что нет и речи об их восстановлении в объеме, достаточном для нормальной жизни страны и населения. Довольно скоро утрата современной технической базы для производства необходимых изделий и продуктов приобретет критическое значение, а средств для импорта не прибавится.

- Деградация трудовых ресурсов страны.

Эта угроза сочетается с предыдущей и предопределяет быстрое сокращение производственного потенциала страны ниже минимально необходимого уровня. Ухудшение трудовых ресурсов выражается и в снижении квалификации нового поколения работников, и значительном ухудшении их здоровья и, главное, в подрыве трудовой мотивации. Идеологическая кампания, проведенная в ходе реформы, сделала труд на производстве совершенно непрестижным в глазах молодежи. Резкое снижение зарплаты новыми собственниками предприятий завершило этот процесс.

- Угроза природных и техногенных катастроф.

Эта угроза становится непреодолимой вследствие подрыва или ослабления производственной базы, инфраструктуры, квалификации и мотивации работников и государственного управления. В нынешнем состоянии государство и общество неспособны содержать безопасную среду обитания населения и сохранность достояния страны. Те явления стихии и сбои техносферы, которые раньше были привычными инцидентами и могли удерживаться под контролем, сейчас ведут к большим потерям и требуют для ликвидации последствий больших затрат. Перспективы развития этой угрозы неблагоприятны, поскольку ресурсные возможности борьбы с ней сокращаются, а износ техносферы делает ее все более потенциально опасной.

- Угроза массовой преступности.

Реформа привела к массовой безработице и бедности с одновременным разрушением культурных устоев общества. Результатом этого стало возникновение огромного количества выброшенных из общества людей, значительная часть которых стала вести антисоциальный образ жизни. Это - комплексная угроза обществу, хотя наибольшее внимание привлекает преступность и преступное насилие.

В последние годы в РФ регистрируется в год более 1,5 миллионов только тяжких и особо тяжких преступлений. Их реальное число значительно больше. В жизни большинства граждан РФ риск стать жертвой преступления, в том числе с насилием, стал реальным и очень вероятным. При любом резком обострении общего кризиса жителям городов и поселков может угрожать всплеск преступности, вышедшей из-под контроля. Это - особый срез тлеющей в РФ холодной гражданской войны, таящий в себе опасность ее радикализации и перехода в “горячие” формы.

- Угроза массовой бесконтрольной миграции населения.

В результате реформы оказалось сломано хозяйственное равновесие между регионами, которое было достигнуто в советский период. Произошло резкое расслоение регионов по доходам и наличию рабочих мест. Следствием этого стал массовый выезд людей на заработки из регионов, терпящих депрессию или социальное бедствие, в благополучные или богатые города. Множество таких мигрантов живет в тяжелейших условиях, остается без доступа к образованию и здравоохранению, часть из них опускается и втягивается в преступные группировки. При этом возникает преступный черный рынок рабочей силы, на этой почве возникают социальные и национальные конфликты, создаются очаги потенциальной нестабильности и опасных кризисных ситуаций в случае ухудшения экономической обстановки.

Отдельную угрозу представляет бесконтрольная миграция из-за рубежа в малонаселенные районы Дальнего Востока и Сибири, которая относится уже к категории внешнеполитических угроз.

 

4. Тип российского общества и перспективы развития социального конфликта. Расстановка сил в конфликте

Как признался уже Андропов, “мы не знаем общества, в котором живем”. Советское обществоведение, принявшее в качестве методологической основы для изучения общества исторический материализм, оказалось несостоятельно. Метод истмата, созданный для описания истории становления современного Запада, не только не позволил объяснить, но даже и верно описать характер русской революции и главные противоречия истории СССР. Это стало одной из причин беспомощности Советского государства на исходе ХХ века, а затем и слабости оппозиции. Это же незнание нашего общества частично объясняет крах конструктивной программы реформаторов.

Положение левых партий сегодня осложняется тем, что новое знание о нашем обществе добыто в ходе разрушения советского строя и поэтому противоречит всему официальному советскому обществоведению. Советское обществоведение исключало саму возможность того, что произошло в СССР, не желало и слышать о том, “чего не может быть никогда”, а потому не обладало интеллектуальными инструментами для наблюдения. Это знание даже не может быть выражено на языке КПСС и раздражает тех, кто сохранил верность этому языку.

В отличие от гражданского общества Запада, наше общество и в период существования Российской империи, и в форме СССР относится к категории традиционных обществ. Революция 1905-1917 гг. предотвратила превращение России в зону периферийного капитализма, а советский проект позволил произвести модернизацию хозяйства и индустриализацию с опорой на присущие традиционной культуре идеалы и навыки солидарности и взаимопомощи (а не конкуренции, как это было на Западе).

В середине 80-х годов, в доктрине перестройки, а затем реформы, была поставлена задача смены цивилизационного типа советского общества с переходом его на присущие западному капитализму отношения купли-продажи и конкуренции. Или, другими словами, задача превращения нашего традиционного общества в гражданское, западного типа. Эта программа потерпела неудачу, и поставленная цель не была достигнута (хотя общественное сознание было деформировано и частично изуродовано). Наше общество сохранилось как традиционное, хотя и с испорченными несущими конструкциями. Это резко усложняет задачи как власти, так и оппозиции. Преимуществом оппозиции является тот факт, что она, в отличие от власти, не подчиняется диктату Запада (США), который в отношениях с традиционными обществами проявляет исключительную тупость и жестокость.

Чем быстрее оппозиция составит для себя верное представление о природе и особенностях российского общества, тем быстрее она найдет верный язык для общественного диалога и выработки проекта преодоления кризиса, тем меньше потерь понесет общество в момент острого социального противостояния.

Вывод о том, что нынешнее российское общество в главном сохранило черты общества традиционного, является достаточно надежно установленным. Его надо принимать во внимание при выработке оппозицией и стратегии, и тактики своей деятельности, а также при поиске нового языка, соответствующего современной действительности. Из этого вывода следует также ряд практически важных для оппозиции утверждений.

Прежде всего, это подкрепляет предположение, что реформаторам не удастся никакими силами создать в РФ дееспособное целостное хозяйство по типу западного капитализма. Во-вторых, оппозиции не удастся сплотить свою социальную базу с помощью методов и лозунгов классовой борьбы.

Дореволюционное российское общество не разделилось на классы. Под идеологией классовой борьбы в начале ХХ века скрывалась борьба подавляющего большинства народа против паразитического сословия дворян и помещичьего землевладения, а также борьба народа против наступления капитализма, ведущего к разделению общества на антагонистические классы и превращению России в периферию Запада. В советский период “классовость” общества еще более снизилась, и к концу ХХ века мы подошли как практически бесклассовое общество, хотя и с возрождением многих черт сословности (что, кстати, вызывало резкое неприятие трудящихся и было использовано в антисоветской пропаганде).

Нынешнее господствующее меньшинство, господство которого неизбежно ведет к ликвидации России как территориальной, политической, хозяйственной и культурной целостности, не представляет собой класса. Это маргинальная, не способная к социальному воспроизводству группа, не обладающая ни культурной идентичностью, ни жизнеспособной идеологией. Она не может выработать проект жизнеустройства страны, ее собственность не получила легитимности в российском обществе и даже в среде самой этой группы. Большинство населения РФ рассматривает ее как социально больную, почти преступную группу. Борьба с нею не может носить классового характера, назвать ее буржуазией - значит узаконить ее захваченную в ходе приватизации собственность.

С другой стороны, объективно противниками этого меньшинства являются все те, кто не желает или не может жить без независимой России. Это большинство, разделенное рядом неантагонистических или даже созданных искусственно противоречий, также не образует класса и не обладает классовым сознанием. По своим главным ценностям, интересам и типу культуры это советские люди. Их борьба против господствующего меньшинства (красноречиво назвавшего себя “новыми русскими”) носит не классовый, а скорее уж национально-освободительный характер, как борьба против ига небольшого, но сильного племени кочевников, сумевших с помощью хитрости и эффективной организации временно подчинить себе советский народ. В такой борьбе применение приемов и языка классовой борьбы сразу вызывает раскол и распри внутри объективно союзного большинства.

После 2000 г. общество живет в принципиально новой политической ситуации. Закончились боевые действия антисоветской войны, и большинство народа, включая большинство борцов против “империи зла”, оказались у разбитого корыта. Идет трудный процесс осмысления произошедшего, и в ходе этого процесса происходит “пересборка” политических сил. Если отсеять главное от второстепенного и найти адекватный язык для диалога, то оппозиция может объединить гораздо более широкую коалицию политических сил, чем это удавалось в период ельцинизма. Но для этого надо верно провести главную линию фронта и выработать способы нахождения компромиссов и заключения пактов для преодоления неглавных противоречий.

 

5. Состояние общественного сознания

Для политической партии важно не только понимание природы общества, но и его состояния в данный конкретный период. Наше общество в данный момент больное (в этом коренное отличие от периода революции начала ХХ века, когда российское общество было на подъеме). Болезнь его имеет давние предпосылки, однако для нас актуальным является духовный кризис, вызванный перестройкой.

Любое общество в состоянии болезни требует от политической партии особого языка и особых методов работы. Но традиционное общество болеет по-иному, чем общество гражданское, западное. Следовать в этот момент западным учебникам и урокам западной политической практики - вдвойне большая ошибка.

Самое тяжелое поражение общественного сознания производит в нашем обществе разрушение священных символов, очернение или осмеяние идеалов, скрепляющих людей в народ и охраняемых коллективной исторической памятью. Именно эту разрушительную работу провела во время перестройки идеологическая машина КПСС под руководством М.С.Горбачева и А.Н.Яковлева (при этом растравлялись все раны и трещины). У граждан СССР была поставлена под сомнение или даже временно разрушена система взглядов, в которой они могли ориентироваться в проблемах добра и зла. Именно поэтому они в начале 90-х годов не могли определить даже свои насущные интересы, занять какую-то позицию и выразить свое отношение к действиям реформаторов. Общественное сознание было парализовано.

Процесс разрушения общественного сознания (хотя бы в его верхних слоях) приобрел характер цепной реакции и угрожал распадом общества и радикализацией его осколков, вследствие чего даже власть была вынуждена принимать меры, чтобы его приостановить и взять под контроль (были придушены наиболее агрессивные и разрушительные программы телевидения типа НТВ Гусинского-Киселева, приглушено осмеяние и очернение Великой Отечественной войны, возвращена музыка Гимна Советского

Союза и пр.). Это - нормальная техническая реакция, в этих действиях власти нет никаких признаков пересмотра политического курса.

В данный момент “испорчен” целый ряд важных структур общественного сознания, прежде всего навыки рационального мышления, мера (способность “измерять”, взвешивать явления общественной жизни), способность к рефлексии (анализу предыдущих состояний) и предвидению. Эта болезнь поразила все слои общества сверху донизу и все политические движения. В относительно лучшем положении находятся обедневшие, но не выпавшие из общества слои трудящихся, для которых сохранение здравого смысла является условием физического выживания. В политическом спектре лучше положение левой оппозиции, поскольку она ближе к этим социальным слоям, а ее критическая позиция питается здравым смыслом.

Наиболее сложным является диалог с молодежью. Она стала объектом наиболее разрушительного воздействия на сознание. Для подрыва советского строя и вообще отношений солидарности в молодежном сознании был создан образ Запада как жизнеустройства “неограниченных потребностей и удовольствий”. В целом увлечение Западом пошло на спад, но в сознание уже внедрена система потребностей, которая не может быть удовлетворена в России ни при каком строе, она разрушительна для общества и для личности. Эта утопическая система потребностей является самым сильным идеологическим оружием США в их программе культурного империализма. Индустрия рекламы, особенно на телевидении, имеет главной целью внушение невыполнимых запросов и претензий, которые при столкновении с реальностью расщепляют сознание молодежи, вызывают апатию или толкают к антисоциальному поведению. К подавленному рекламой разуму трудно обращаться с идеями солидарности и мобилизационного проекта.

Однако удар идеологов перестройки и реформы не прошел в глубь сознания, и главные устои нашей культуры не пострадали. Народ и общество не рассыпались, сохранилась общность языка, смыслов и глубинных представлений о мире и человеке. В этом - основание надежды на восстановление страны и справедливого солидарного жизнеустройства. На это в конечном счете и ориентированы программы оппозиции. Но для того, чтобы они были восприняты обществом как инструмент политической практики, необходимо лечение общественного сознания, “починка” перечисленных выше “испорченных” структур..

Эта проблема является фундаментальной, для ее решения нет готовой теории и методологии. В России революция произошла под “заемным” знаменем марксизма, а по мере развития Советского строя, принципиально противоречившего истмату, теория марксизма все больше расходилась с реальностью. Сегодня, после ликвидации советской власти и ее официальной идеологии, к фразеологии марксизма (а тем более к его сути) восприимчива лишь небольшая часть пожилых людей, даже небольшая часть КПРФ. Язык марксизма сегодня непригоден для “починки” общественного сознания.(редакция не согласна с данным тезисом автора, смотрите следующий материал “Мнение народа”)

Если признать, что либерализм также не овладел массовым сознанием или затронул только самые верхние слои сознания части молодежи, то положение России в духовной сфере оказывается исключительно сложным. Здесь нет ни религии, ни теории, ни производных от них социальных мифов, которые могли бы соединить общество и оправдать усилия, необходимые для выхода из кризиса. В других цивилизациях, которые уцелели после экспансии Запада и начали свой проект развития, необходимая духовная основа есть. Это - Китай и Япония, Юго-Восточная Азия, Индия и Исламский мир. Заметим, что ни в одной из них марксизм не является уже оболочкой, в которой “упакованы” идеи справедливости и благоденствия, - эти идеи излагаются на языке собственных культур.

Православие, на которое многие возлагали надежды как на возможное ядро для стабилизации общественного сознания, видимо, не может выполнить объединяющую роль. Это выявилось уже в начале ХХ века, когда Церковь не смогла указать никакого пути, альтернативного революции. Причина - в самой сути Православия как истинно христианской религии, уходящей от мирских конфликтов. Вторая причина исправимая, но не исправляемая - невежество и религиозная бесчувственность активных “интеллигентов в Православии”, которые лихо смешивают Богово и кесарево и отпугивают людей своим напором.

Состояние политических партий оппозиции, да и левопатриотической интеллигенции, не на высоте этой задачи и в организационном плане. Все сложившиеся политические силы, представляющие фрагменты общества, уже привязаны к определенному образу и языку. Все они прошли за 90-е годы максимум своей способности к консолидации людей, и ни у одной из них эта способность не достигла критического уровня. Общество остается не связанным каким-то проектом и неспособным к мобилизации.

Либеральные идеологи исчерпали свой ресурс, ибо практически все убедились и согласились в том, что гражданского общества в России не возникло. Капитализм, даже не родившись, выродился в воровство. По инерции Явлинский удерживает часть интеллигенции, сдвигающейся влево от СПС, но и этот “социально-либеральный” проект уже на излете.

“Патриоты-громилы” (типа Жириновского и Лебедя), которые эксплуатировали расщепленное национальное сознание, также с середины 90-х годов теряли паству, поскольку связного социального проекта предложить в принципе не могли.

“Единая Россия”, как “партия начальников”, от выдвижения большого проекта принципиально отказывается, ограничивая свою роль конъюнктурной задачей поддержки данного конкретного президента.

КПРФ - партия с самой большой объединяющей способностью. Происходящие в ней процессы и поиск путей обновления - очень важный для всего общества и сложный вопрос. В скором времени состоится съезд КПРФ, и мы получим информацию о том, как видят руководители и идеологи партии ситуацию и тенденции ее развития.

Опыт последних лет показал, однако, что авторитет КПРФ в массовом сознании во многом создан низовыми организациями, реальная идеология которых сводится в основном к здравому смыслу и стихийной философии справедливости. Для выработки большого проекта такой идеологической базы недостаточно, и на новом этапе необходимо философское обновление оснований Программы КПРФ, которое придало бы ей большую объединяющую силу.

 

6. Расстановка политических сил

Карту расстановки политических сил в их отношении к оппозиции надо составлять в двух уровнях: на уровне объективных глубинных интересов и идеалов (“чаяний”) и на уровне конъюнктурно внушенных или воспринятых интересов и установок (“расхожих мнений”).

Очень часто установки двух уровней друг другу противоречат. Например, в 1989-1990 гг. шахтеры объективно были заинтересованы в сохранении советского строя, но идеологически были подготовлены к тому, чтобы требовать его ликвидации. Это - пример расщепления сознания, которое сейчас в той или иной степени испытывают все социальные группы. Вести политическую работу, обращаясь одновременно к обоим уровням сознания, - высокое искусство. Имея по возможности наиболее достоверные “карты” на обоих уровнях, можно избежать тяжелых ошибок и не обладая таким искусством - с помощью методичной работы.

На основании множества признаков можно предположить, что на уровне “чаяний” сторонниками программы (точнее сказать, общего направления) оппозиции является подавляющее большинство граждан РФ. Но актуальным это единство может стать только в ходе преодоления тех противоречий между уровнями сознания, которое наблюдается в обществе. Люди должны упорядочить свою шкалу ценностей и определить, чего они хотят в главном. Такое упорядочение быстрее идет в условиях крайнего кризиса (каким была, например, Гражданская война 1918-1920 гг. - что и обусловило победу красных). Задача оппозиции - ускорить этот процесс, не дожидаясь катастрофы.

Для разделения сторонников и противников на стратегических и тактических любая партия должна определить главное противоречие нынешнего политического этапа. Это - важнейший вопрос политической программы партии. По отношению к нему проходит главная линия фронта. Уже после того, как эта линия определилась, можно выяснять, кто из тех, кто попал в армию противника по второстепенным причинам, может перейти на нашу сторону, а кто из нашего лагеря на деле попал к нам по ошибке. Переходы в условиях хаоса политической борьбы - обычное дело, надо только их предвидеть и не строить иллюзий.

На наш взгляд, главное противоречие в нынешней РФ создано попыткой изменить культурные основания и тип нашего общества, “модернизировать” его по западному образцу. Большинство тех, кто желает этого, видит возможность такого поворота в создании социально-экономических и политических структур (“общественного строя”) современного западного капитализма. Не должен удивлять тот факт, что в число этих “западников” перешла весьма большая часть гуманитарной интеллигенции, которая в советское время исповедовала марксизм. Они искренне и с достаточным основанием считают, что, с точки зрения марксизма, советский строй был “неправильным”. Остается действовать строго по Марксу - принять капитализм и ожидать, когда он исчерпает свой потенциал в развитии производительных сил.

На уровне “чаяний” на этой же стороне оказываются те “красные западники”, которые ожидают установления в РФ капитализма с тем, чтобы уже сегодня вести подготовку к пролетарской революции. Тактически они, однако, являются союзниками, поскольку ведут борьбу с нынешним режимом как “диким капитализмом”. Этому проекту противостоит расколотое и раздробленное большинство, которое интуитивно или сознательно пришло к выводу, что смена культурных оснований и попытка построения “западного капитализма” не приведет к установления какого бы то ни было общественного строя, совместимого с жизнью страны, а превратит ее в периферийное пространство (“сырьевой придаток Запада”). Соответственно в России не будет ни капитализма, ни пролетарской революции.

Это большинство, объединенное общими “чаяниями”, внутри себя ведет ожесточенный спор и даже борьбу на уровне второстепенных противоречий, во многих случаях созданных искусственно. Стравливание частей этого большинства - главное оружие его принципиальных противников. Попытки преодоления вторичных разногласий и консолидации большинства на основе общих фундаментальных интересов, которые предпринимались в 90-е годы, потерпели неудачу, но в стратегическом плане образование общего фронта возможно и необходимо. Требуется трезвый анализ прежних попыток и выработка нового основания для союзных отношений.

Разумеется, внутри этого большинства есть и основательные разногласия относительно политического и социального устройства будущей России. Например, часть “белых” патриотов занимает антикоммунистическую позицию и сохраняет иллюзию возможности установления в России “национального капитализма”. У части интеллигенции, напротив, сохраняется иллюзия “окультуривания” нынешнего режима с помощью демократических процедур со сдвигом его к социал-демократии. И та, и другая иллюзии в общественном сознании тают, поэтому с такими группами следует вести теоретическую дискуссию, не считая их противниками.

Еще большая часть общества использует антикоммунистическую и антисоветскую риторику “по службе” (как, например, работники госаппарата) или в качестве “обывателей”, тянущихся к любой власти. При изменении ситуации они эту идеологическую оболочку легко сбросят, а по главным интересам и идеалам они являются потенциальными союзниками. Превратить их в скрытых союзников, попутчиков или противников - в огромной степени зависит от самой оппозиции.

В перспективе социальная база оппозиции должна расти как следствие двух процессов: вызревания угроз, с которыми в принципе не может справиться режим, действующий в рамках нынешнего курса реформ; восстановления связного рационального мышления и осмысления причин и природы кризиса. Насколько оппозиция использует эти возможности - зависит от ее способности обновить свою идейную, методическую и организационную базу, привести ее в соответствие с новой ситуацией. Старые язык и логика на предстоящем этапе работать не будут, они исчерпали свой ресурс. Это касается всех партий, вышедших из горбачевской перестройки и имеющих определенную программу..

Отдельный вопрос - тенденции в позиции власти. Видимо, в этой позиции главным фактором являются прагматические, а не идейные соображения. Власть заинтересована прежде всего в политической стабильности и готова будет ограничиться ритуальной руганью в адрес оппозиции, если она этой стабильности не угрожает. Если же влияние оппозиции будет расти, то власть, скорее всего, будет стараться мешать этому процессу с помощью всего арсенала средств дискредитации и создания административных и прочих помех. Однако если авторитет оппозиции успеет достичь критического уровня, после которого вражда с нею сама становится фактором обострения ситуации, то власть будет идти на компромисс. Условий для установления диктатуры в стране нет, т.к. угрозы носят объективный и массивный характер, а в таких условиях именно диктатура может легче всего “вывернуться” в патриотический режим типа советского - иначе справиться с угрозами будет нельзя.

 

7. Оптимистический сценарий выхода из кризиса

Пессимистические сценарии предполагают, что “контролируемое угасание” РФ закончится распадом страны и разделом частей между великими державами с превращением их в марионеточные псевдогосударства, в которых будут распоряжаться транснациональные “экономические операторы”.

Рассматривать такие сценарии нет смысла, поскольку если они реализуются, то обучаться действовать в новых условиях придется на ходу. Оппозиция к таким условиям не готова, и даже рационально представить себе их мы не можем.

Но главное, эти сценарии предполагают, что нынешний режим имеет достаточно времени, чтобы контролировать постепенное угасание духа и культуры народа, его незаметное превращение в беззащитную массу, готовую принять любое иго. На деле деградация систем жизнеобеспечения идет настолько быстро, что уже в обозримом будущем для значительной части населения станет очевидным выбор - или население в массе своей должно пережить социальную и техносферную катастрофу с риском гибели большого числа людей, или оно должно соорганизоваться, чтобы изменить нынешний порядок. Страна имеет достаточно ресурсов, чтобы в краткие сроки восстановить и привести в порядок все системы жизнеобеспечения, но сделать это на рыночных принципах невозможно - никто не имеет достаточно денег, чтобы соединить все эти ресурсы через куплю-продажу. Под угрозой массовой гибели население неизбежно пожертвует, хотя бы на время, идолом рынка и заставит учредить органы, способные разрешить самые неотложные проблемы. Опыт и образцы из собственной истории для этого имеются.

Этот поворот будет представлять собой ненасильственную и почти незаметную революцию. Скорее всего, и находящаяся в тот момент у власти группировка к этой революции присоединится, то есть для предотвращения катастрофы будет создано коалиционное правительство национального согласия или что-то в этом роде. Перефразируя Маркса, можно сказать, что революцию совершат лопнувшие трубы теплосетей и массовые отказы водоснабжения.

 

 

Мнение народа

( интерактивные опросы TВ )

Вопрос: Что для Вас явилось причиной развала СССР?

(вариант ответа – число позвонивших  в %)

1)     Естественный ход истории – 6%

2)     Ошибка правительства      –   6%

3)     Предательство                –       88%

                      

                       Вопрос: Кто реально управляет российской экономикой?

                                (вариант ответа – количество позвонивших)

                             1) Правительство        –          600 человек

                             2) Олигархи                 –          700 чел.

                             3) Криминал                –           7700 чел. (округлённо)

 

                       Вопрос: Какой способ защиты своих прав Вы изберёте?

 

                              1) Суд                           –           560 чел.

                              2) Профсоюз                 –           210 чел.

                              3) Акции протеста        –           15017 чел.

 

                       Вопрос: Репрессии это наше:

 

                               1) Прошлое                   –            600 ч.

                               2) Настоящее                –            2200 ч.

                               3) Будущее                    –            200 ч.

 

 

 

 

                         Вопрос: Как Вы относитесь к И.В.Сталину?

 

                                1) Это наша история       –          1500 ч.

                                2) Кровавый диктатор     –          4200 ч.

                                3) Гениальный вождь      –          10500 ч.

 

                         Вопрос: Является ли Америка гарантом свободы

                                        и прав человека в мире?   (в %)

                               Да   –  11%                        Нет    –    89%

 

                         Вопрос: Как Вы относитесь к акциям протеста льготников?

 

                                 1) Сочувствуем                 –          600 ч.

                                 2) Не одобряем                  –          700 ч.

                                 3) Поддерживаем               –          35000 ч.

 

                         Вопрос: Современное российское общество живёт:

 

                                 1) По закону                       –           275 ч.

                                 2) По “понятиям”               –           480 ч.

                                 3) По беспределу                –           11595 ч.

 

                         Вопрос: Главной заботой нашего государства должны быть:

 

                                  1) Права и свободы             –          800 ч.

                                  2) Уровень жизни                –          2600 ч.

                                  3) Социальная справедливость  –   7260 ч.

 

 

 

                          Вопрос: Кто для России опаснее?

 

                                   1) Шпионы и диверсанты      –          440 ч.

                                   2) Казнокрады и взяточники     –      2500 ч.

                                   3) Хитроумные реформаторы    –      11050 ч.

 

                           Дуэль: Проханов (за коммунистов) – Жириновский (против)

                                       (после антикоммунистического выступления

                                                      Жириновского в ПАСЕ)

 

                                    1) За Проханова              –           93000 ч.  ( 75% )

                                    2) За Жириновского        –           31000 ч.  ( 25% )

 

                            Вопрос: Лично у Вас за время реформ прав стало:

 

                                     1) Больше                       –             350 ч. (2,22 %)

                                     2) Меньше                      –             780 ч. (4,95 %)

                                     3) Оказался бесправным     –        14620 ч.(92,83 %)

 

 Как говорится, комментарии излишни!

 

 

Идеология прогрессивного развития

Электронный журнал Научного Совета КАДНК

 

Главный редактор  Георгий Иванович Должиков

Зам. гл. редактора  Михаил Константинович Голубев

Редактор  Виталий Петрович Петров

e–mail: gidkadnk@mail.ru